Графиня прослезилась и молча соображалачто-то.
— Часто думаю, может, это и грех, — сказалакнягиня, — а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… этоогромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре тольконачинать жить.
— Он, верно, оставит что-нибудь Борису, —сказала графиня.
И с приемами петербургской деловой барыни,умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с нимвышла в переднюю.
— Прощай, душа моя, — сказала она графине,которая провожала ее до двери, — пожелай мне успеха, — прибавила она шопотом отсына.
— Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere?— сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. — Коли ему лучше, зовите Пьерако мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, machere. Ну, посмотрим, как-то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орловатакого обеда не бывало, какой у нас будет.
Глава 15
— Mon cher Boris, [Дорогой Борис, ] — сказалакнягиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой онисидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графаКирилла Владимировича Безухого. — Mon cher Boris, — сказала мать, выпрастываяруку из-под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына,— будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё-таки тебе крестныйотец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, какты умеешь быть…
— Ежели бы я знал, что из этого выйдетчто-нибудь, кроме унижения… — отвечал сын холодно. — Но я обещал вам и делаюэто для вас.
Несмотря на то, что чья-то карета стояла уподъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать осебе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах),значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен илиграфа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и ихсиятельство никого не принимают.
— Мы можем уехать, — сказал сын по-французски.
— Mon ami! [Друг мой!] — сказала матьумоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновениемогло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели,вопросительно смотрел на мать.
— Голубчик, — нежным голоском сказала АннаМихайловна, обращаясь к швейцару, — я знаю, что граф Кирилл Владимирович оченьболен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… Амне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит.Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх иотвернулся.
— Княгиня Друбецкая к князю ВасилиюСергеевичу, — крикнул он сбежавшему сверху и из-под выступа лестницывыглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеногошелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро всвоих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
— Mon cher, voue m`avez promis, [Мой друг, тымне обещал, ] — обратилась она опять к сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела впокои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на серединукомнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старогоофицианта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий вбархатной шубке, с одною звездой, по-домашнему, вышел, провожая красивогочерноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский докторLorrain.
— C`est donc positif? [Итак, это верно?] —говорил князь.
— Mon prince, «errare humanum est», mais…[Князь, человеку ошибаться свойственно. ] — отвечал доктор, грассируя ипроизнося латинские слова французским выговором.
— C`est bien, c`est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василийпоклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним.Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, ислегка улыбнулся.
— Да, в каких грустных обстоятельствахпришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? — сказала она, какбудто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения,посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, неотвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечалдвижением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
— Неужели? — воскликнула Анна Михайловна. —Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, — прибавила она, указывая наБориса. — Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
— Верьте, князь, что сердце матери никогда незабудет того, что вы сделали для нас.
— Я рад, что мог сделать вам приятное,любезная моя Анна Михайловна, — сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте иголосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловнойеще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
— Старайтесь служить хорошо и быть достойным,— прибавил он, строго обращаясь к Борису. — Я рад… Вы здесь в отпуску? —продиктовал он своим бесстрастным тоном.
— Жду приказа, ваше сиятельство, чтоботправиться по новому назначению, — отвечал Борис, не выказывая ни досады зарезкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно ипочтительно, что князь пристально поглядел на него.
— Вы живете с матушкой?
— Я живу у графини Ростовой, — сказал Борис,опять прибавив: — ваше сиятельство.
— Это тот Илья Ростов, который женился наNathalie Шиншиной, — сказала Анна Михайловна.
