Никакие киллеры бы не понадобились. Скажем, занял под честное слово и не сдержал. Что делать тому, кто деньги дал, куда идти? Как наказать? Скажи?
– Ничего нельзя сделать?
– А что? Слово без бумажки в наших судах пустые слова. Только убить гада, если у него совести нет. Ну, или вот нас представляешь сто сорок человек! Сто сорок дольщиков кину-ли. Люди последнее продали. Что ему простить? Пусть жирует и живет припеваючи? Типа ему все можно, а мы быдло?! Ну, ровно у него все с ментами и в прокуратуре и адвокатишки его всегда отмажут, при нашем-то дырявом правосудии. И что? На таких закона нет? Может закона и нет, а справедливость должна быть. Кто его наказал? Я!… …. Я преступник или я судья, а может палач? Кто я?
– Это другое дело.
– Всегда другое дело. Так просто нас не вызывают. Только если других способов нака-зать нет. Мы последняя инстанция справедливости.
– А я?
– Ты что?
– Я?
– Про тебя особый разговор…. Подставила ты и меня и себя.
– Скорее себя.
– Себя точно.– Со вздохом произнес киллер.
– Откуда мне было знать.
– Наверно не счастливая у тебя планида голуба. Не счастливая. Некоторые родятся счастливыми – некоторые нет. Вот ты нет. Что теперь уж! Это теперь все равно.
Он достал спичку поковырял ею в зубах.
Вот ты говоришь я убийца. А как мусора? Они ведь тоже убивают? Они убийцы? Но никто их не осуждает. Они типа да! За справедливость. Но и я, если десять миллионов не отдал вон тот с собачкой, тоже наказываю. Слинять не успел. На съемной хате жил. Думал все шито-крыто. Все предусмотрел, от всего избавился и от квартиры и от машины и телефона, в другой район переехал, паспорт сменил и родственникам не сказал, где он может находиться.
Парень сделал паузу, вспоминая хронологию недавних событий.
Думал, его никто не найдет. Как же! Собачку с собой взял. По ней и вычислили. Люби-мая животинка. Пришел плановую прививку ставить в старую ветлечебницу. Тут-то наши и сели ему на хвост. Пришла расплата. Не по суду конечно, но за дело. По справедливости. Ты отдай не свое и живи не скрывайся. Радуйся! Вот она жизнь! Что еще надо.
Он помолчал. Выпил еще. Лицо его побагровело, мимика лица стала замедленной, паузы между словами длинней.
– Вот зачем я так пью? После этого всегда напиваюсь, – со злостью в голосе и с недовольством проговорил парень.
– Ты много пьешь.
– Я знаю.
– Очень много, и почти не закусываешь, – проговорила она беззлобно и как бы констатируя факт.
– Хм! Заботливая…
– Да нет, я так. Пей, если тебе хочется.
– А мне не хочется совсем, – резко сказал парень.
– Видно.
– Ничего не видно.
– Вон погляди, сколько осталось в бутылке…
– Ты чё голуба! Воспитываешь?! Что-то мы засиделись с тобой. Перед смертью меня воспитываешь?
– Да прям.
– Мне в натуре не хочется ее… Потому что я хочу напиться. Напиться в хлам и все это… того… что тяжело.
– Это не выход.
– Знаю. Но так легче все пережить, – заключил он со вздохом, взял стакан и начал вертеть его в своей руке.
– Это временное облегчение.
– Скоты конечно, а тоже люди человеки.
– Возможно, среди них есть и нормальные? – Сказала Настя.
– Нормальных не заказывают.– Отрубил парень.
– Бывают наверно обстоятельства или ты в это не веришь? – предположила она.
– Верю. Если только сам чел их и не создает.
– Не специально?
– В том то и дело что специально. Рискует. Может, пройдет, а может, нет.
– Это глупо.
– Иногда проходит. Даже очень часто проходит.
– Все равно не понимаю.
– Далеко не каждый решится. Смиряются. Прощают или денег жалко, а может они и последние были. Это же еще лишние затраты. Риск, что все вскроется. С трупа ничего не возьмешь, как правило. А они на это и рассчитывают. И все ради чего?
– И ради чего? – переспросила Настя.
– Потешить свое самолюбие.– Безапелляционно сказал он.
– Ты думаешь?
– А что еще.
– Что-то другое, – засомневалась девушка.
– Конкретно?
– Не могу сказать. Разве ты тешил самолюбие, когда убивал его. Он ведь твоего отца, мать, всю вашу семью покалечил.. Если есть у тебя самолюбие, ты убиваешь, если нет то пусть живет. Так что ли?
– Не знаю.
– А не думаешь что это месть. А самолюбие это другое.
– Фиг его знает! Платят деньги и лучше в это не вникать.
– До-о-оро-огое удовольствие. Оно того стоит? – Сказала Настя, растягивая слова.
– Не знаю. Я никогда не заказывал никого, – ответил он.
– Не считая генерального?
– Я его приговорил. Там другое дело.
– Для них наверно тоже «другое дело».
– Ну, может быть ты и права.– Неохотно согласился парень.
– Думаю права.
– А все одно, если даже ты уверен и прав на сто процентов, а так точно не бывает, с этим жить потом всю жизнь, – со вздохом сказал он.
– Это точно.
– Куда уж точней. Сам того не хочешь и вспоминаешь. Иногда забываешь и неделю не вспоминаешь, а то и десять дней, две недели, потом все равно начинает скрести. Я уже приспособился. Как начинают глюки душить меня, надо сразу на что-то другое заморочиться, отвлечься. Знаешь, как маленьких детей отвлекают, когда они начинают реветь. Переключают внимание и они забывают, что хотели плакать.
– Помогает?
– А что. Все то же самое. Если продолжать думать и себя накручивать то вообще так хреново будет, что прям, не знаешь, куда и бежать.
– Сегодня тоже разгрузочный вечер?
– Типа того. Получился.
– А завтра как?
– Когда с этим переспишь …на утро как-то полегче, – сказал парень.
– А я не верю, что заказывают только негодяев и подонков. Люди они и есть люди. Кто-то и их любит, для кого-то и они стараются.
– Они стараются для себя.
– Конечно прежде всего для себя, но не только. Мне кажется даже у самого плохого че-ловека, есть какая-то отдушина, – проговорила девушка.
– Фиг его знает! Может и есть, – согласился парень. Я же не священник. Мне об их душе совсем ничего знать не хочется. Тут главный принцип «ничего личного». Я не стреляю в спины. Это тоже принцип. …… Я им всегда, перед тем как нажать на курок, так и говорю: «Извини брат. Ничего личного. Работа у меня такая».
– Ты думаешь, они успевают тебя понять?
– Надеюсь да.
– А я думаю, нет! Две …три секунды…
– Извини. За секунду я с обрыва помню, падал на машине, столько в сознании картинок пролетело, кажется, вся жизнь прошла.
– Обошлось?
– Даже не перевернулся.
– Повезло?
– В тот раз да! Определенно подфатрило.
– Пьяный был? Пьяным везет.
– Нет. Ни грамма. Я раньше почти вообще не бухал. Еще три года назад был почти трезвенником. Вот думаю идиоты, на что свою жизнь разменивают. И не тянуло. Ты мне веришь?
– Верю.
– Слабо веришь?
– А какой резон тебе врать.
– Был мальчик паинька. Правильный. Теперь нет. Теперь другой стал. Мне все одно крышка. Недолго осталось. Раньше не было у меня такого предчувствия, а сейчас есть. Думаешь, люди могут предчувствовать свою смерть.
– Наверно есть такие.
– Думаю и я такой.
– Может, кажется. Напряжение сказывается.
– Это тоже. По лезвию хожу, но здесь другое.
– Переспишь. Пройдет.
– Не знаю. Как то чувствую – сам на смерть иду иногда. Одергиваю себя. Рискую по зряшному. Играю со смертью в рулетку как бы. Чет или не чет.
– Глупая игра!
– Да уж! Ничего хорошего. Завяз я. Хоть и на дистанции меня держат, все одно много знаю. И они знают, что я знаю. Что не знаю, догадываюсь. Один слово сказал, второй обронил, третий по телефону что-то там ляпнул. Нет, если я завяжу, то буду слишком опасный для них. Они меня теперь не отпустят. Еще бы год, полтора назад, можно было слинять. Теперь нет. Мать, брат, сестра… под прицелом
– А отец? Что с отцом?
– Да уж три года как. Сердце оно же не каменное. Мать долго не протянет наверно… сестру, брата жалко. Брат на той неделе в Мадрид вылетает на конкурс. Талант. Брата и сестру
