описанием Бухары, личности эмира, его деловых качеств и наклонностей, а также с характеристикой его приближенных.
Александр I. Неизвестный художник
В нем же он сообщал об антироссийских действиях бухарского купца Н. Байкишева: «…он доносит куш-беги обо всем, что происходит в миссии, прибавляет от себя…» Когда в марте миссия готовилась вернуться в Оренбург, Байкишев донес, что немец является «подкупленным Россией лазутчиком».
Эмир распорядился тайно убить Эверсмана, как только тот покинет Бухару, но разведчика предупредил доброжелатель. Подвергшись нападению киргизов при переправе через Сыр-Дарью, едва ускользнув от хивинцев у горы Биштюбе, Эверсман успел укрыться в Оренбурге. В результате путешествия в Бухару у него развилась болезнь сердца.
В городе он не мог не встречаться в свете с молодой супругой атамана. Вполне вероятно, что они уже были знакомы раньше, когда он только прибыл в Оренбург по приглашению Эссена. Можно предположить, что на молодую женщину он произвел глубокое впечатление; она, пренебрегаемая мужем, нашла в нем свой идеал. Действительно, красивый, романтичный, образованный и храбрый Эдуард имел европейское воспитание и выгодно отличался от большинства местных жителей. Вероятно, он не прошел мимо восхищения царицы общества. Эверсман и ранее имел успех у женщин, но ничего не известно об его увлечениях – разведчик умел скрывать свою личную жизнь; их отношения оставались для всех тайной. Екатерина же готова была на все. Она «любила, ее душа была полна» Эдуардом. Но практичный немец «отверг любовь» Тимашевой. У нее, кроме неопределенной принадлежности к роду Загряжских, не было ничего своего; скандал мог помешать карьере и научным занятиям Эверсмана. Он обратил внимание на дочь генеральши Мансуровой, муж которой, уже покойный Александр Павлович Мансуров, был соратником генералиссимуса А. В. Суворова и участником знаменитого перехода через Альпы. Уже осенью 1821 года Эверсман был помолвлен с этой красивой девушкой, а благодаря своей женитьбе он вошел в известную и богатую семью. Женитьба на Софье Александровне Мансуровой сделала Эверсмана весьма обеспеченным человеком. «По-видимому, этот выскочка, этот homo novus сначала был для аристократического семейства несколько неудобен. Эти неблагоприятные обстоятельства скоро сгладились силой высокой интеллигентности и приятности его характера, и он вскоре стал не только любимцем всей семьи, но и высшим авторитетом в ней и как бы патриархом ее», – писал очевидец событий.
Однако в немногочисленных жизнеописаниях этого незаурядного человека легким намеком проходит сожаление, что супруга не вполне оценила его личные достоинства.
Показательно, что в 1825 году Эдуард Эверсман покинул Оренбург: в качестве врача (и, скорее всего, разведчика) он участвовал в военной экспедиции полковника Ф. Ф. Берга, которому поручено было сделать ряд предварительных обследований местности в некоторых частях киргизской степи и окрестностях Каспийского моря. И в этом же году Тимашева с сыновьями уехала в Москву.
Тайну имени «Эдуард» мы, наверно, уже никогда не узнаем. Слишком мало фактических данных о жизни Екатерины Александровны, чтобы дать простор воображению и допустить какие-то утверждения. Но отвергнутыми чувствами, разлукой с любимым можно объяснить ее «томность», всегдашнюю скрываемую грусть при природной живости и приветливости.
Тоска не проходила. Находясь в тягостной власти неразделенного чувства, Тимашева в 1826 году писала в свой альбом:
Напрасно я себя обманывать старалась, Спокойствия мечтой напрасно я прельщалась. Я все еще люблю… еще горю тобой, Питаюся, дышу любовию одной.
Кому посвящены стихи, можно только предполагать. Многие пушкинисты пытались отнести эти строки к Пушкину. Могла ли любая красавица не ответить его, даже мимолетному, интересу! Но при всем преклонении перед гением поэта все-таки никак не удается «привязать» к нему пламенные чувства Тимашевой.
А Пушкин осенью 1833 года нежданно-негаданно нагрянул в Оренбург. Он собирал материал для «Капитанской дочки». Задумав роман о пугачевском восстании, поэт познакомился со всей доступной ему русской и иностранной литературой. Архивные документы и мемуарные публикации не удовлетворили его. Он отправился в Поволжье и на Урал, чтобы «поверить» «мертвые документы словами еще живых… очевидцев». По пути поэт побывал в Нижнем Новгороде, Казани и Симбирске.
К этому времени относится отзыв о внешности поэта одной из представительниц нижегородского света Л. П. Никольской: «…У Бутурлиных обедал молодой человек. Нас не познакомили, и я не знала, кто он… По виду ему было более тридцати лет. Он носил баки. Немного смуглое лицо его было оригинально, но некрасиво: большой открытый лоб, длинный нос, полные губы, – вообще неправильные черты; но что было у него великолепного – это темно-серые с синеватым отливом глаза, большие, ясные! Нельзя передать выражение этих глаз: какое-то жгучее, а при том ласкающее, приятное. Я никогда не видела лица более выразительного: умное, доброе, энергичное. Когда он смеялся – блестели белые зубы. Манеры у него были светские, но слишком подвижные. Он хорошо говорил: ах сколько было ума и жизни в его неискусственной речи! А какой он веселый, любезный – прелесть. Этот дурняшка мог нравиться».
16 сентября Пушкин достиг Оренбургского края, а в городе остановился в доме Тимашевых, все владельцы которого либо сами занимались литературным творчеством, либо попали на правах главных или второстепенных героев в различные жанры русской литературы от сатиры до романа. В «Истории Пугачевского бунта» он неоднократно упоминает имя основателя имения в Ташле Ивана Лаврентьевича Тимашева, члена военного совета по защите Оренбурга. Эта историческая личность узнается и на страницах повести «Капитанская дочка». Его сын Николай, будучи молодым офицером, вместе с отцом защищал Оренбург от осаждавших его пугачевцев. Николай Тимашев послужил образцом для составления портрета молодого Петра Гринева из «Капитанской дочки».
Пушкину организовали встречу с местными жителями, помнившими Пугачева. Живые впечатления крестьян оказались чрезвычайно ценными и помогли поэту в создании образа знаменитого бунтовщика. Но и он произвел сильное впечатление своим видом. «Вчера приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой невелик, волос черный, кудрявый, лицом смуглый, и подбивал под “пугачевщину” и дарил золотом; должен быть антихрист, потому что вместо ногтей на пальцах когти» – рассказывала пожилая крестьянка, делившаяся с Пушкиным своими воспоминаниями. Тот «много тому смеялся»… «Когти» были неотъемлемой деталью внешнего образа Пушкина.
Впоследствии в память о поездке в Оренбург Пушкин пришлет четыре экземпляра «Истории Пугачева» оренбуржцам – первый, естественно, В. А. Перовскому. Поэт ценил в В.А. такие качества, как «прямой и не
