Книга По следу зверя - Валерий Бродовский

— Тьфу ты! — сплюнул через плечо Виктор Вовк. — Нет бы о чем-нибудь хорошем сказала на прощание.

— Ой, извините! — От волнения на лице девушки вспыхнул румянец.

— Нахождение гражданских лиц в нашем отряде невозможно! — заключил Строжевский. — Здесь без исключений!

Опечалившись отказом, девушка проронила:

— А где можно Сверчка найти? Я весь лагерь обошла, но его нигде нет. Он на задании?

Уловив в голосе девушки тревожные нотки, Чепраков почувствовал, как в горле запершило. Не услышав ответа, Лида заволновалась:

— Он жив?

— На задании, — едва вымолвил командир, резко повернув назад.

Опустив худые плечики, девушка побрела за партизанами Кручени.

Возвращаясь к землянке вместе с Вовком и Строжевским, Федор размышлял. Становилось очевидным, что разработанная им лично и одобренная Москвой операция сводных отрядов по освобождению города от фашистских захватчиков, намеченная на конец недели, под угрозой срыва. Если предатель существует, то ему могут быть известны настоящие сроки.

Об операции знали несколько человек. Последний, кому открылся Чепраков, был Николай Цвирко. Отправляя ребят на задание, он почти не сомневался, что встреча с подпольщиками пройдет гладко, как обычно. Однако на случай их ареста у командира была припасена одна старая заготовка, которая могла спасти им жизни.

Старшему из ребят, Коле Цвирко, было предложено вступить с гитлеровцами в игру. Для большей убедительности потянув немного время, он, «под страхом смерти», должен был «согласиться» на сотрудничество с немцами и «выдать» дату начала операции, естественно, изменив ее. Для того, чтобы поверили в его искренность, еще и «предать» своего командира.

«Но выжил ли кто из ребят?» — мучился вопросом капитан. Был только один способ узнать об этом — отправить людей на дальний хутор. Взглянув на часы, Чепраков покачал головой: времени до начала главной операции оставалось совсем немного!

— Виктор! — он повернулся к начальнику разведгруппы. — Отбери бойцов и немедленно выступайте к Николиному хутору.

— Ты что-то задумал, Федор Иванович? — сравнялся с ним Строжевский. — Поделишься мыслями?

Желая хоть на время избавиться от его общества, Чепраков сухо проговорил:

— Вы, Афанасий Петрович, идете с Вовком. Выдвигаетесь ровно через четверть часа. Инструкции получите вместе со старшим лейтенантом.

Строжевский в замешательстве остановился:

— Куда это мы должны идти? К какому еще хутору? Нам же сегодня вечером город брать!

15

Оказавшись на улице, Клаус с наслаждением вдохнул свежий воздух. Большую часть суток ему пришлось провести на ногах и теперь он чувствовал себя уставшим. Отправив унтер-офицера и переводчика отдыхать, капитан в сопровождении Матюшина направился к служебному автомобилю.

Велев водителю ожидать снаружи, Хойер уселся на заднее сиденье, приглашая вицефельдфебеля занять место рядом с собой.

— Ну, Матьюшин, как ест наши дела? — обратился капитан, с наслаждением расслабляя все члены. — Что ест для менья?

Кондрат с трудом протиснулся в узкий салон «мерседеса».

— К сожалению, в этот раз ничего особо интересного нет, господин капитан! Нынче не так много перепадает, как прежде бывало.

Суетливо достав из внутреннего кармана кителя крохотный пакетик, полицай вложил его в руку Хойера.

— Матьюшин, я думайт, что ви мения обманивайт! — выказывая явное недовольство, вытаращил глаза немец.

— Как можно, господин капитан! — Мысленно посылая немца куда подальше, Кондрат сделал вид, что огорчен его недоверием. С каким же удовольствием он размозжил бы сейчас этому колбаснику череп, будь у него такая возможность. — Обижаете! Мы ведь с вами не разлей вода. В одной упряжке, так сказать.

Величественно подбоченившись, гитлеровец, словно демонстрируя свое превосходство, произнес:

— Я отправляйт вас на фронт! Там вас болшевик будет шисен!

И вновь Кондрату пришлось делать вид, что обеспокоен его заявлением.

— Не надо на фронт, герр Хойер! Не надо меня шисен!

Нет, он больше не боялся немца. Ненавидел. Всех гитлеровцев ненавидел вместе с их фюрером, чьи истеричные выступления часто транслировались по радио. Ненавидел за то, что ошибся в своих ожиданиях. В нем говорила обида. Человеку свойственно личные обиды переносить на ненависть к другим, кто успешнее, богаче, знаменитее, или, как в этом случае, не оправдал надежд. Фашистская Германия не оправдала. Еще совсем недавно этот гнус в выглаженном мундире и в белой накрахмаленной сорочке называл его «майне руссишен геноссе», а теперь грозится отправить на фронт. «Ну и сука ты, капитан! Фашист, одним словом… Нет, мы никогда не станем вам ровней! Так и останемся недочеловеками, которым и жить-то разрешено с оглядкой».

Кондрат жалел, что не мог уйти от гитлеровцев немедленно. Прежде чем решиться на побег, план которого он вынашивал последние дни, необходимо было все тщательно продумать и подготовиться. В случае провала немцы расстреляют его как дезертира. Их спецслужбы по-прежнему хорошо выполняли свою работу. А после ужесточения устава для полицейских из шуцманшафта, связанного с участившимся бегством из частей, они не особо церемонились с «аскари». С другой стороны, если опоздать, то можно угодить в лапы партизан или сотрудников СМЕРШа. Тут уж точно не жди пощады…

Мысль сбежать пришла Матюшину после разговора со старостой из приграничного с Литвой села Спиридоном Лукашевичем. Как-то раз встретившись во дворе районной комендатуры, куда пригласили всех старост и командиров взводов на расширенное собрание, они разговорились. Знакомы Кондрат со Спиридоном были чуть больше года и испытывали друг к другу определенное доверие. От природы малоразговорчивый, Лукашевич нравился Кондрату своими взвешенными суждениями. К гитлеровцам староста симпатии не испытывал. Но и советскую власть не любил. О причине этого никогда не рассказывал.

— Бечь надо от этих паршивцев, — дымя самокруткой, молвил Спиридон, бросая частые взгляды серых колючих глаз на снующих мимо немецких солдат. Слова он произносил медленно, словно каждое тщательно прожевывал. — Чую, побегут скоро колбасники к своим фрау. Мы им нужны, покамест здесь находятся. А после оставят за ненадобностью, как щенков беспородных. Или, чего хуже, вывезут к яру да постреляют из пулеметов — и дело с концом.

— С чего это им нас убивать? — насторожился Матюшин.

Сгорбившись, пятидесятилетний Лукашевич, выглядевший на все семьдесят, бросил окурок себе под ноги.

— А с того, мил человек, — перешел он на шепот, — что мы с тобой есть живые свидетели их преступлений. Самые что ни на есть прямые участники всех кровавых делишек.

Кондрат завращал глазами, не подслушивает ли кто, выдавил из груди:

— Прав ты, Спиридон. И я так само мыслю. Проиграют они войну.

— Уже проигрывают. Вот и говорю: надо бечь! — Скрипнув изъеденными зубами, Лукашевич придвинулся ближе. — Нам с тобой, Кондратий, один путь уготован — до самой смерти ховаться. Никому не говорил, а тебе скажу по секрету: скумекал я, что надо к соседям