обманул. Если старшая сдержала все обещания младшей, она должна быть красоткой!
Костлявая рука Барнабе опустила вниз руку Кривого.
– Они не похожи, – сухо сказал он. – А эта совсем девчонка. Кончим на этом, Машфер. Ты ведь пришел с новостью. Выпьешь стаканчик?
– Не откажусь, – отвечал Кривой, грузно опускаясь на табурет. – Но тебе, Ракушечник, повезло, что ты служишь Жако Морскому, а то бы я охотно тебя прирезал из-за этих двух курочек. Я, знаешь ли, люблю молоденьких, они нежнее…
Рука его поигрывала кинжалом, привешенным к поясу, налитые кровью глаза в тусклом свете очага делали его схожим с чертом. Катрин отступила на два шага и перекрестилась.
Барнабе пожал плечами, не прекращая своей работы.
– Не пугай детей, Машфер. Успокойся, у нас еще немало дел, и ты совсем не такой отпетый, как хочешь показать. Принеси ему вина, детка.
Поглядывая на страшилище, Катрин отправилась нацедить вина из бочки, спрятанной в одном из углов. Это было чудесное боннское вино, один из тех бочонков, что Иоанн Бесстрашный пожертвовал своим дружкам-мясникам, чтобы пили за его здоровье.
Эта бочка предназначалась большой скотобойне святого Ионы, но Барнабе помог ей найти другую дорожку, и она прикатилась прямехонько к нему, чтобы он мог попользоваться добрым винцом при торжественных случаях. Машфер глоток за глотком осушил два полных кубка подряд, вытер мокрый рот и довольно прищелкнул языком.
– Знаменитое винцо! Такого я, пожалуй, и не пробовал!
– Оно будет твоим, если все мы завтра покинем Париж. Ты пошлешь за ним кого-нибудь, и тебе его доставят. Кстати, я дарю тебе и свой дом. А теперь рассказывай поскорее, какие у тебя новости.
Машфер, ублаготворенный вином и надеждой получить завтра целую бочку, охотно поделился новостью. Успокоенная Катрин уселась на пол возле собеседников.
В тот самый день, когда толпа взяла приступом Гюйеннский особняк и схватила сторонников дофина, осадила она и Бастилию, где укрылся бывший прево Парижа Пьер Дезэссар с отрядом в пятьсот человек, прибывшим из Шербура. Опасаясь за сохранность недавно построенной и хорошо укрепленной крепости, герцог Бургундский приказал Дезэссару открыть двери и выйти. Под стражей он был отправлен в Гран-Шатле, где и дожидался суда. Он был последним в длинной цепочке приговоренных. Кабош установил в Париже террор – аресты, незваные гости, хозяйничающие в домах, грабеж и насилие стали самым обычным делом. Страх перед арманьяками, которые были уже на подступах к Парижу, еще больше распалил жажду расправы. 10 июня один из захваченных 28 апреля пленников был задушен в тюрьме, потом его тело публично обезглавили на Рыночной площади и повесили в Монфоконе. В тот же день юный Симон де Мениль, конюший принца Людовика, был обезглавлен вместе с Жаком де ла Ривьером на той же площади и тоже повешен за руки в Монфоконе. 15 июня настала очередь Томелина де Бри, который собирался защищать Шарантонский мост. Теперь же пришел черед погибнуть бывшему парижскому прево. Завтра, 1 июля, его отведут на Рыночную площадь и там обезглавят.
– Весь Париж будет там, – заключил Машфер, – кроме тетушки Кабош, раз сынок посадил ее караулить свою крошку. Лавочка ее закрыта по-прежнему, зато пьет она теперь куда больше. Дело надо сделать днем, часа в три. У меня будет все готово. Готовь и ты свой народ и будь настороже. На отмель побежим через Круа-ди-Трауар и Поросячий рынок. Улица Сен-Дени слишком людная. Ты уже нашел лодку?
– Через четверть часа узнаю, нашел или не нашел.
Барнабе встал и аккуратно убрал со стола свою работу: коробочки в один мешочек, кости – в другой.
– Какого из святых раскладываешь ты по коробочкам? – спросил Машфер насмешливо.
– Святого Иакова, разумеется, да простит он мне мои прегрешения! Ты же знаешь, я только что пришел из Компостелы.
Машфер хлопнул себя по ляжкам и расхохотался.
– Ты уже столько лет торгуешь его косточками, что, думается, он был ростом со слона Шарлеманя. Может, ты еще кем-нибудь будешь торговать?
Шутки собрата не развеселили Барнабе. Он посмотрел на него с искренним недоумением преуспевающего купца, в чьем товаре посмели усомниться.
– Святой Иаков продается прекрасно, – сказал он. – Я не вижу никакой необходимости искать другого.
Он завернулся в плащ, предупредил Сару, собиравшую вместе с Жакеттой вещи в дорогу, что уходит, и похлопал Катрин по щеке:
– Иди помоги им, детка. Я ненадолго.
Девочке хотелось идти вместе с ним искать лодку, но Барнабе и слышать об этом не хотел.
На следующий день даже в трущобных улочках Двора Чудес, зловещих и мрачных, чувствовалось беспокойное возбуждение, охватившее город. Народ с раннего утра толпился на улицах и теперь потихоньку стекался к Гран-Шатле, поджидая, когда выведут осужденного. Злобные выкрики, подхваченные сотнями голосов, перекрывали колокольный звон, который с рассвета плыл над городом. В доме Барнабе тоже трудились с самой зари. Прежде чем уйти из дома, кокильяр собрал все, что было у него ценного, в несколько узлов, туда же сложил и пожитки женщин. Ландри должен был снести узлы на отмель Фор-Левек, где у могущественной гильдии продавцов воды были склады. Барнабе договорился, что их возьмут на баржу, везущую в Монтеро глиняные горшки. Мирный груз был для них лучшей защитой от солдат-арманьяков, которые наблюдали за рекой в Корбеи. Горшки были им вместо пропуска. Ландри должен был отвести на берег Жакетту и вместе с ней ждать остальных. Жакетте очень не хотелось, но все-таки она отпустила Катрин с Барнабе, во-первых, потому, что ее единственную могла узнать Лоиза и довериться своим спасителям, во-вторых, потому, что Катрин решительно заявила, что отправится немедленно и что, если ее не возьмут, она сбежит. Жакетта и рада бы была сама присоединиться к спасателям, но боялась, что ее нервы не выдержат и от нее будет больше вреда, чем пользы.
– Детка будет в целости и сохранности, – пообещал Барнабе. – Если все будет в порядке, мы придем на склад часам к четырем, а баржа отплывет, как только ударят к вечерне.
Тяжело было в этот день у Ландри на сердце. Отъезд Катрин предвещал долгую разлуку, а Ландри был привязан к своей маленькой златоволосой приятельнице больше, чем признался бы даже самому себе. А уж сказать об этом Катрин? Да он скорее отрезал бы себе язык! Но расставаться было и впрямь тяжело, и, когда Ландри смотрел на Катрин, у него почему-то странно пощипывало глаза.
Она была такая чудная в этот день. Барнабе одел ее мальчиком. На ней были серые в обтяжку штаны, длинноносые кожаные башмаки и курточка из зеленой бумазеи. Несмотря на жару, на голове у нее был плотно
