Да где ж это видано, чтобы девки в панталонах в обтяжку ходили!
— Это джинсы! У нас так ходят!
— Я не надену! Срамота! Экие хоромы дорогие, а одежду нормальную справить не можете!
— Ксюш, да найди ей платье!
— Ох, а худая-то какая! — сокрушалась Глаша, разглядывая «себя» в огромное зеркало шкафа-купе. Длинное шерстяное платье Ксюхи терракотового цвета, по мнению Вадима, сидело на ней шикарно, но Глаша была недовольна. — А губы-то, губы?! Словно пчелы покусали! Ой-ё-ёй! Такая молодая, а как есть вся седая! Да что ж с ей произошло-то такое, мать честная?
Ксюха, уже не сдерживая смех, размазывала по лицу счастливые слезы.
— Дык, говоришь невеста, а голодом до смерти заморил! — накинулась на Вадима Глаша. — Вот кому она теперь нужна такая? Коса покоцанная, да седая! Ох, вот же обделил боженька красотой… Ты уж не бросай ее, — еще раз сочувственно оглядев себя в зеркало, заявила она Вадиму. — Девка-то, видать, страдалица, коли к таким годам здоровье положила. Но бог даст — поправится, коли любить да жалеть будешь, поправится обязательно! А ты, я вижу — любишь. Правильно в народе говорят — не в красоте счастье, — обнадежила она Вадима, а Ксюха сползла по стенке на пол:
— Ааа! Можно я это запишу на телефон? — задыхаясь от смеха, выдохнула она. — Чтобы потом нашей принцессе дать послушать!
— Ее бы вернуть сначала, — тоже улыбаясь, пожал плечами Вадим. — Если это вообще возможно…
— Вернется, куда она денется! — уверенно заявила Глаша. — Бабка Анисья же вернулась! Эх, вот только бы догадались ей сказать, когда Ночку доить будет, чтоб ведро с левой стороны ставила, а то правой она лягается шибко!
— Твою ж мать… — усмехнулся Вадим, подхватывая одной рукой загнувшуюся в новом припадке хохота Ксюху. — Я хочу туда, я должен это видеть…
Глава 14
Темные тучи сгустились над Звездоцапом. Ох, неудачный день выпал ему сегодня по собачьему гороскопу. Как знал, всем нутром чуял — не надо было на ночь есть паштет куриный, ох, не надо, да и кота черного облаивать на днях тоже, пожалуй, не стоило.
Звездоцап затравленно топтался на небольшом, расчищенном от снега, пятачке двора. Окружили, демоны, в кольцо взяли, медленно сжимают круг, вражьи морды, вот только капитулировать без боя он не станет.
— Кондрат, ты чего там жмешься? Проход между сараями прикрой, не то в твой двор упустим, беды не оберешься.
— Не упустим, — сплюнул в снег плюгавый мужичонка сомнительной наружности в шапке-ушанке набекрень. Потряхивая старой оглоблей, он перекрывал Звездоцапу путь во дворы. — А ты, Анисья, в огород его не упусти, а то оттуда на речку сиганет — и поминай как звали.
— Дык и пущай бежит, — встрял козлобородый дедок с бадиком. — Чай в теплые края не улетит…
— Я тебе убегу! — погрозила дедку веником бабка Анисья. — Там мяса килограммов пять, для лис что ли его выкармливали, да столько горестей от супостата ентого терпели? Во двор не пускай! Да не умничай, коли не просят! Кондрат! К погребке его прижимай! А как в дверь нырнет, дык там его мешком и накроем.
Щас! Накроют они! Звездоцап судорожно перебирал в уме пути спасения. Мужика с оглоблей можно цапнуть, но можно и промахнуться… А оглобля большая, поэтому лучше прорываться через бабку. Но больно веник у той страшный. Звездоцап оглянулся — со стороны курятника две мелкие девки планомерно растягивали рыбацкую сеть. Совсем плохо. Остается дедок…
Если рвануть на скорости, то можно проскочить, вот только лапы мерзнут, да и мало их как-то… На двух он бегать не привык. Но хуже всего, что сбегать без боя не хотелось. Бойцовское нутро рвалось в атаку, снедаемое желанием немедленно перекусать всех этих негодяев, посмевших попрать его собачьи права.
Все-таки мужик — он самый наглый, ни тени уважения на лице! Да и сивухой от него прет, ажно с морды воротит. Таких кусать — не перекусать, пока ума-разума не наберутся.
Звездоцап подал немного назад для разгона, зарычал: вышло плохо, но грозно, отбросил для устрашения назад лапами снег. Лап катастрофически не хватало, но теперь были крылья, и пока он воевал в курятнике с курами, он худо-бедно выучился их использовать.
Дальше события развивались стремительно. Тонкое собачье мышление подсказало: вместе с тактикой стратегического устрашения нужно использовать и технику визуального обмана противника. Поэтому нацелившись на бабку Анисью, он в последний момент сменил направление и бросился прямо на Кондрата. Вспорхнул, вцепившись когтями в ворот телогрейки — благо, мужик росточку небольшого — и клюнул прямо промеж глаз.
Кондрат охнул, но оглоблю не выпустил, да и принятой с утра на грудь поллитры для отступления было маловато, зато достаточно, чтобы впасть в стадию упрямого быкования.
Кондрат взревел раненым буйволом, покачнулся, но устоял и с оглоблей наперевес попер на Звездоцапа. Тут на помощь последнему пришла гравитация, ибо тяжелая оглобля предательски понесла своего обладателя совсем не по намеченному маршруту, а немного в сторону и вбок, прямо на девчонок, только что красиво растянувших сеть вдоль курятника.
Увидев несущуюся на них машину возмездия, от которой, путаясь в ногах, улепетывал Звездоцап, девки подняли визг, но завязнув по колено в сугробе, удрать не успевали. Спасла их деревянная тачка, что лежала перевернутая колесами вверх у курятника, с осени заботливо укрытая дедом ржавым металлическим листом, на котором бабка Анисья обычно сушила яблоки.
Налетев с размаху на эту конструкцию, Кондрат потерял оглоблю, загромыхал железом и, повалившись на ручки тачки, перевернул ее на себя, являя удивленным зрителям нового персонажа.
Сладко спавший под тачкой Трезор, даже не успел сообразить, что его тайное убежище, куда он еще с вечера заблаговременно проделал подкоп, раскрыто, и сонно хлопал глазами, нежданно-негаданно оказавшись в самом центре кровавой разборки. Однако, увидев прямо перед мордой разгневанного петуха, испуганно вытянул морду и на всякий случай сдал назад, пятясь к воротам.
Звездоцап, обнаружив подходящего по размеру противника, заметно воспрял духом и, окрыленный успехом, кинулся в новую атаку.
Но умудренный опытом Трезор связываться с буйным петухом вовсе не собирался, поэтому подскочил как ошпаренный и, развернувшись на скорости прямо в воздухе, ткнулся носом аккурат в развернутую сеть. Девки, не удержав концы, рухнули следом, и все дружно покатились в сугроб.
Бабка бросила веник и засеменила разгребать вопящую кучу-малу. Девки визжали и ругались, Трезор скулил, а из-под тачки раздавался громкий храп.
— Етить, какая театра скоморошья, — веселился дед Данила. — А вот поленился бы выйтить и пропустил бы, вовек себе бы не простил!
— Да что ж ты, ирод, все хохочешь? Помогай
