бумаге, сердце болезненно замирает, а мысли разбегаются.
Быстро складываю бумагу, кладу ее в портфель и поднимаюсь с кофе в руке. Я выбрасываю стаканчик в мусорную корзину и направляюсь в свой кабинет, чтобы запереться там и все переварить. Чтобы решить, сообщать ли обо всем этом Нико.
Я должна знать, правда ли это. Мне нужно знать.
Я должна знать, каким образом меня оформили как мертворожденного ребенка, родившегося у родителей, которых я никогда не знала.
Мои каблуки стучат по блестящему полу особняка.
— Где он? — требую я, пристально глядя на Голиафа. Я знаю, что говорю как абсолютная стерва, но мне все равно. Я твердо решила докопаться до истины.
— Босс занят в своем кабинете.
Я останавливаюсь на месте и бросаю взгляд на Голиафа.
— Мне все равно, даже если он встречается с самим президентом. Мне нужно его увидеть. Сейчас же.
Его лицо остается невозмутимым.
— Ему это не понравится.
— Очень жаль. — Я поворачиваюсь и иду по коридору, следуя за голосом Нико, доносящимся через слегка приоткрытую дверь его кабинета. Я ударяю по ней ладонью, и дверь из тяжелого дуба медленно распахивается.
Нико смотрит на меня, прищурившись, вокруг его рта образуются складки. Пока он говорит по телефону, его глаза не отрываются от моих.
— Да, позаботься об этом. У меня полно дел. Позже.
Я жду, пока он кладет телефон на стол, и только после этого захожу внутрь. Он откидывается в кресле, скрещивая руки.
— Чем обязан?
— Нам нужно поговорить.
— О чем?
Я опускаю сумочку и портфель на один из стульев напротив его стола, затем тянусь внутрь, чтобы достать из небольшого отделения на молнии бумагу. Разворачивая ее, я кладу ее перед ним, но остаюсь стоять.
— Я получила это сегодня. — Я стучу по краю бумаги, стараясь, чтобы руки не дрожали. Несмотря на технику глубокого дыхания, которую я пыталась применить после успешного поиска записей о рождении и смерти, моих записей о рождении и смерти в Интернете, мои запасы терпения почти уничтожены.
Нахмурив брови, он бегло просматривает бумагу, и я сразу же замечаю, что он знаком с ее содержанием. Выражение его лица замирает, прежде чем он поднимает взгляд на меня.
— Кто, черт возьми, дал тебе это?
— А разве это имеет значение?
Он сжимает челюсти.
— Я спрашиваю, кто дал тебе это?
Я постепенно повышаю голос, мое разочарование становится все более очевидным.
— Почему это вообще имеет значение?! Самое меньшее, что ты мог бы сделать, это сказать мне правду!
Он резко поднимается со своего места, и я подпрыгиваю. Его глаза сверкают яростью, голос опасно низкий и смертоносный.
— Ты не предъявляешь мне долбаных требований, профессор. Ты — средство для достижения цели. Вбей это себе в голову, прежде чем вылететь отсюда с полпинка, думая, что у тебя есть право что-то требовать.
Я тяжело сглатываю, борясь с беспомощностью и растерянностью. Но больше всего я разочарована. Я разочарована в себе потому, что думала, что у него есть человеческая сторона. Я разочарована в нем, потому что прошлой ночью увидела, каким он может быть на самом деле.
Пытаясь укрепить свою оборону, я холодно поднимаю подбородок.
— Конечно. Я всего лишь твоя чертова пешка. Спасибо за напоминание. — Я хватаю сумочку и портфель и выбегаю из комнаты, словно адское пламя лижет мне пятки.
Возможно, так оно и есть. Ведь я здесь по милости самого дьявола.
Шестнадцатая глава
Нико
Черт!
Я хмуро смотрю на дверь, через которую только что ворвалась Оливия. Эта женщина выводит меня из себя.
То, как она выглядит, когда врывается в мой офис в этой чертовой юбке-карандаше в полоску, блузке, красных туфлях на каблуках и с этим чертовым шарфом, повязанным на шее, выводит меня из себя до чертиков. Какой-то пещерный инстинкт заставляет мои пальцы зудеть от желания сорвать этот шарф с ее шеи, чтобы я мог увидеть доказательства вчерашнего вечера. То, как она реагирует на меня, просто охренительно.
Я вскакиваю с кресла, намереваясь найти ее и докопаться до истины. Но, прежде чем успеваю это сделать, в дверях появляется Рэйф.
— У меня есть кое-что, на что тебе стоит взглянуть. — По его суровому выражению лица я понимаю, что ничего хорошего не будет.
Он бросает взгляд по обеим сторонам коридора, прежде чем войти в мой кабинет, с тихим щелчком закрывает дверь и достает из кармана телефон. Проведя большим пальцем по экрану, он протягивает его мне.
Как только мой взгляд падает на фотографию Оливии, сидящей спиной к блондинке, чье лицо частично отвернуто, открывая лишь профиль, ярость белым огнем прокатывается по моим венам.
Черт побери. Кто, черт возьми, пытается вмешаться сейчас? Я не узнаю ее, но это неважно. Я так близок к тому, чтобы закончить это дело. И меньше всего мне нужно, чтобы кто-то, кому есть что доказывать, испортил мне все.
— Кто она, блядь, такая? — спрашиваю я, пролистывая три другие фотографии с двумя женщинами. Они по-прежнему ни о чем мне не говорят, кроме того, что кто-то ошивается около моего профессора, которой не терпится узнать побольше.
И эта женщина бросает ей кость в виде информации.
— Не знаю. Сейчас этим занимаются ребята. — По тону Рэйфа я понимаю, что он тоже раздражен. Черт побери, он был рядом со мной все это время, так что меньше всего ему хотелось бы, чтобы кто-то, кто передал эту чертову записку, ворвался в наше дело с оружием наперевес.
— Должен сказать следующее: когда я забирал ее с работы, она была просто потрясена. Эта дамочка, — он показывает на телефон в моей руке, — сегодня с ней говорила. — Он колеблется, и мы знаем друг друга достаточно долго, чтобы я понял, что он собирается сказать, еще до того, как слова будут произнесены. — Я не думаю, что она понимает, что поставлено на карту. Судя по моей интуиции. А это значит, что здесь замешана еще куча всякого дерьма.
Я стискиваю зубы и молча протягиваю ему телефон. Господи, это полный пиздец, и с каждой секундой становится все хуже и хуже.
Рэйф убирает телефон в карман и прислоняется к столу из красного дерева.
— Даже если моя интуиция ошибается…
— А она никогда не ошибалась.
— Она все равно является ключом к тому, чтобы вытащить Сантилья из дыры, в которой она прячется, чтобы упали другие домино. А нам нужно, чтобы это произошло.
Я протираю голову рукой, волнение выплескивается из меня.
— Что, черт возьми, мне теперь делать? — спрашиваю я в основном себя, но Рэйф отвечает.
