озерную, что бережок омывала.
– Недостоин, – повторил шепотом, в небеса уставившись, и забулькал, когда новая волна по лицу его пробежала, разметала волосы черные, будто водоросли, по глади.
Руслан подошел к нему вплотную, утопив красные сапоги в иле, посмотрел на горца сверху вниз… И Фира так и не узнала, хотел ли он завершить начатое одним точным ударом или просто видом наслаждался и ждал, когда Рогдай сам дух испустит. Не узнала, потому что сей же миг уцепились за плечи и гриву его пальцы когтистые, бледные, уцепились и вглубь потащили в четыре руки. Мелькнули над водой рыбьи хвосты: один, второй, третий. И пронесся по округе визг, такой высокий и режущий, что не вынесла Фира, ладони из земли выдернула, зажала уши.
Руслан так и стоял у самой кромки, смотрел, как исчезают в пучине черный с серебром доспех Рогдая, окровавленное тело его, а потом вдруг сам наручи отстегнул, колонтарь сбросил и, в рубахе да портках оставшись, вперед шагнул. Еще и еще, почти по пояс в воду окунулся.
Заржал встревоженно Буран. Фира застонала, ладони от головы убрала – визг все еще дрожал в воздухе, но теперь не такой острый, – поднялась еле-еле и, спотыкаясь, рванула к берегу.
– Оставьте его!
Естественно, ее не послушали. Когда Фира влетела в воду, Руслан уже по грудь погрузился. И по телу его закаменевшему, по лицу бездумному видно было, что окликать его, трясти и образумливать бесполезно.
– Прочь, рыбины! – снова крикнула Фира и, ладони к озерной глади прижав, чары наружу выплеснула.
Финн учил всегда ярко воображать итог желанный, тогда все как надо получится – так и вышло с разломом на берегу. Но тут она даже подумать толком не успела, не то что мысленно все детальки обрисовать. Вот и забурлила вода, вспенилась, греться начала, да так быстро, что надо было скорее Руслана вытаскивать, пока они оба не сварились.
– Ведьма! – завизжало озеро сотней голосов, и Фиру кто-то схватил за голень, оцарапал, вниз потянул.
– Пусти нас обоих, – захрипела она, с трудом голову над водой удерживая. – Пусти, иначе… всех… в уху… превращу…
Расползались вокруг космы мшистые, будто щупальца осминожьи, на бурлящих волнах колыхались, путались. Затем поднялись над водой огромные круглые глаза.
– Зачем он тебе, ведьма? – спросила мавка, и заплясали вокруг головы ее пузырьки.
«Кто б знал», – усмехнулось нутро.
– Нужен, – просто ответила Фира.
И, чувствуя, сколь горячей сделалась вода, невыносимо почти, сбросила чары.
Сразу полегчало.
Не горела больше кожа, улеглись волны, и повсплывали тут и там остальные мавки, бледные что покойницы, с разъеденными гнилью лицами.
– На зов идет, – прошипела одна.
– Послушный, – кивнула другая.
– Оставь, – попросила третья.
– Мой, – отрезала Фира и, за плечо безвольное ухватив, потянула Руслана назад, к берегу.
Зачарованный, он и впрямь был на диво послушным, даже жаль стало снимать этот морок. Она вывела его подальше от озера, на травку усадила, а сама снова к мавкам обернулась.
Там уже не одни глаза и волосы над водой торчали, а головы целиком: тощие, вытянутые, с носами плоскими, ощеренными пастями и острыми мелкими зубами. Дюжины голов.
– Как нам в Навь попасть? – спросила Фира.
– Утонуть? – отозвалась ближайшая к берегу мавка.
Пошутила, что ли?
– Вам это не больно-то помогло.
Зашипела нечисть, забила хвостами, клыками защелкала.
– Нет тут хода, – наконец раздался ответ неохотный. – Ведьма, как ты, но древнее, мощнее, все давно залатала.
Фира и не знала, что ведьмы такое могут. Значит, и она тоже? И если залатываешь… то и открыть в силах?
– Ты не сдюжишь, – фыркнула мавка, опередив вопрос.
Веры ей, конечно, было мало, но без наставника, без слов нужных, Фира все равно и пытаться не стала бы. Не хватало только случайно Явь и Навь местами поменять.
– А ведьма ваша где-то тут поблизости живет?
Завертелись мавки, переглядываясь.
– Где солнце рождается, – сказала одна.
– Где смерть твоя дожидается, – рассмеялась другая, и все они разом с громким всплеском исчезли под водой.
Прекрасно. Значит, дальше на восток…
Усталость навалилась такая, что ноги едва не подогнулись. Фира вздохнула, склонилась на миг, в колени ладонями упершись, потрясла головой и только теперь ощутила, что нет на ней шапки. А когда выпрямилась и заозиралась в ее поисках, затылок вдруг что-то стиснуло, и к лицу прижали мокрую, пропахшую потом и лошадью тряпку.
И заелозили по коже, сминая нос, растирая губы, глаза вдавливая.
Фира не глядя руками замахала, замычала, сплюнула нити вонючие, на язык попавшие, и наконец вырвалась, отскочила.
– Смотри, Буран, Ир-то у нас не просто так грязью обмазался, – раздался голос Руслана, холодный настолько, что мог бы остудить кипящее озеро, и она медленно подняла на него взгляд. – Хитро, хитро, что тут скажешь… Дельфира.
Похоже, ошиблись мавки, не на востоке ждала Фиру смерть, а прямо здесь и сейчас.
От рук южного князя, мокрого, белого-белого и едва стоящего на ногах, но уже схватившегося за ножны.
И теперь будешь думать, будто все про всех понял?
Про Людмилу, которая вроде домой рвется, а вроде и по Нави странствует?
Про Фиру, что не ко всем испытаниям оказалась готова?
Про Руслана, убившего бы ее не моргнув и глазом?
Про Борьку, раздобывшего перо?
А может, ты и в Черноморе разглядел одинокую мятущуюся душу и заодно с княжною его пожалел?
Ха!
Я тебе так скажу: не у всякого сундука двойное дно имеется, а вот палец занозить о любой можно. Не кривись, не кривись, тут просто всё. Не ищи того, чего нет, не домысливай, по поступкам суди да сердце слушай. Ну а если негож тебе поступок… вынь занозу да новый сундук купи.
Ну или хоть себе признайся, что жить не можешь без занозы этой.
Песнь третья. Зову и девой, и княжной
Глава I
Гулять по жилой части дворца в одиночку или с недовольной Дамнэйт оказалось совсем не так приятно и занятно, как странствовать с Черномором. Краски и формы окрестные восхищали, но не поражали, а горницы одна от другой отличались мало.
Хрусталь и мрамор кругом, шелк и парча, мех, бархат и ворс ковровый. А еще треклятые подушки.
Как-то, правда, выполз им под ноги змий зубастый о четырех лапах – Людмила даже имя его припомнила, крокодел лютый, – но засим волшебная живность закончилась.
– Анешки зверь, – сказала Дамнэйт, когда крокодел смерил их надменным взглядом, проковылял мимо, звеня повязанной на шею цепью с каменьями блестящими, и за ближайшей дверью скрылся. – Выпросить подарок.
– И часто колдун вас дарами балует? – спросила Людмила.
Не то чтобы ей было интересно или тоже хотелось… Но Черномор как исчез, так и не появлялся который день, даже за кудрявой Мерьем не пришел, а она ждала и в тоске своей Людмилу винила. Та же старалась пореже в общей ложнице мельтешить и тоже… Нет! Не тосковала, конечно, но подбиралась вся, в новую комнату ступая, вдруг именно здесь…
– Подарок за ласку, – ответила Дамнэйт, и Людмила моргнула, не сразу сообразив, о чем речь, слишком уж глубоко задумалась.
А когда поняла, охнула и прижала ладони к загоревшимся щекам.
– Нет страх, – рассмеялась Дамнэйт. – Не тронуть, сама пойти. Все ходить.
Порой понять ее было очень сложно, но Людмила решила, что сейчас ее успокаивают. Черномор не тронет, пока она сама не попросит, а просить она, естественно, не собиралась.
В мыслях было совсем, совсем иное.
Сегодня она потащила Дамнэйт в северное крыло. Где-то здесь, по словам наложниц, клубились чары чернокнижные, а значит (возможно), и сам он обитал или хотя бы колдунские его вещицы, на которые страсть как хотелось посмотреть. Где-то же должно все это добро храниться?
Людмила сомневалась, что отыскать сокровищницу будет просто – иначе б не позволили им беспрепятственно по дворцу бродить, – но все еще надеялась на чудо.
– Под лежачий камень вода не течет, – сказала она Дамнэйт, когда та заартачилась, узнав о цели вылазки.
– Зачем под камень вода?
– Затем, что ты скоро сама в подушку с кисточками превратишься и не
