он пытался рассказать, что играл. Они никогда не слышали о великом Оркестре Жизни и разражались издевательским хохотом или отступали, словно в испуге, когда Давид говорил, что они сами — инструменты в этом Оркестре и что если они будут играть фальшиво, где-то обязательно прозвучит диссонанс.
А еще были их игры и забавы. Давид думал, что игры с мячами, битами и мешочками, полными бобов, ему бы очень понравились. Но мальчики только глумились, когда он просил научить его. Им нравилось, когда собака гналась за кошкой, а когда Тони, старый негр, споткнулся о протянутую ими веревочку, они смеялись до упаду. Они любили бросать камни и стрелять из ружей, и, очевидно, чем больше пресмыкающихся и летающих созданий могли отослать в далекую страну, тем счастливее были. Но им вовсе не нравилось, когда Давид спрашивал, хотят ли все эти ползающие и летающие создания покинуть прекрасный мир и сделаться мертвыми. Они усмехались и звали его неженкой. Давид не знал, что такое неженка, но по интонациям догадывался, что лучше уж быть вором.
А потом он обнаружил Джо.
В тот день после обеда Давид оказался в очень странном и непривлекательном месте. На улице валялись бумажки и консервные банки, дома с перекошенными ставнями и ободранной краской казались заброшенными. Неопрятные женщины и мужчины с затуманенным взглядом стояли, прислонившись к обшарпанным заборам, или сидели, развалившись, на испачканных грязью ступеньках. Давид медленно шел по улице, держа скрипку под мышкой, и, прищурившись, смотрел по сторонам. И нигде он не мог найти даже малюсенького кусочка красоты, чтобы «сыграть ее». Он добрался, кажется, до самой жалкой развалюхи на улице, когда ему вспомнилось, что отец обещал в письме. Лицо мальчика вмиг просияло, он поднял скрипку и разразился настоящим вихрем трелей, пассажей и игривых мотивов.
— Я совершенно забыл, что мне не нужно видеть красоту, чтобы играть, — тихо засмеялся он. — Ведь все уже есть в моей скрипке!
Он прошел мимо полуразрушенной хибары и в нерешительности остановился на перекрестке, когда кто-то легко коснулся его руки. Он обернулся и увидел девочку в застиранном, залатанном ситцевом платье, из которого она явно выросла. Девочка смотрела на него широко открытыми испуганными глазами и протягивала на грязной ладошке медную монету.
— Возьми, пожалуйста, Джо послал это тебе, — сказала она с запинкой.
— Мне? За что? — Давид прекратил игру и опустил скрипку.
Девочка отпрянула, но не опустила руку.
— Он хочет, чтобы ты остался и поиграл еще немного. Сказал, что дал бы больше денег, если б мог. Но больше нету. Только этот цент.
Давид вытаращил глаза.
— Ты говоришь, он хочет, чтобы я сыграл? Ему нравится? — спросил он радостно.
— Да. Сказал, что знает, один цент — это вообще мало. Но он подумал, может, ты поиграешь немного за него.
— Поиграю? Конечно, я поиграю! — воскликнул Давид. — О, нет, деньги мне не нужны, — добавил он, отмахнувшись от предложенной вновь монеты. — Там, где я сейчас живу, деньги не нужны. Где он — тот, кто хочет, чтобы я поиграл? — закончил он с нетерпением.
— Вон там, у окна. Это Джо. Он мой брат.
Хотя девчушка была явно довольна тем, что выполнила задачу, она держалась в стороне от мальчика. Да и отказ от денег вызвал у нее только неловкое удивление.
У окна Давид увидел мальчика, вероятно, одного с ним возраста — с песочного цвета волосами, бледными щеками и широко раскрытыми, странно неподвижными голубыми глазами.
— Он идет? Ты привела его? Он сыграет? — нетерпеливо спросил мальчик у окна.
— Да, я здесь. Это я. Ты что, не видишь скрипку? Мне здесь сыграть или войти?
Девочка открыла рот, как будто желая что-то объяснить, но мальчик у окна не медлил с ответом.
— О, выходит, ты правда зайдешь? — воскликнул он, словно не веря. — А дашь мне разок потрогать… скрипочку? Входи! Ты зайдешь? Знаешь, дома никого нет, только мы с Бетти.
— Конечно, я зайду! — Давид даже споткнулся на сломанных ступеньках — так не терпелось ему войти в широко распахнутую дверь. — Тебе понравилось то, что я играл? А ты знаешь, что это было? Ты понял? Ты видел облачные кораблики в небе и мое Серебряное озеро внизу в долине? А ты слышал птичек и ветер в листве и ручейки? У тебя получилось? О, понял ли ты? Я так хотел найти того, кто поймет. Но я в жизни бы не подумал, что ты и здесь… — Выражение лица и взгляд Давида говорили сами за себя. Он остановился, не в силах найти подходящие слова.
— Ну вот, Джо, а я тебе что говорила, — хрипло прошептала девочка, бросившись к брату. — Ну зачем ты заставил меня его привести? Все говорят, он совсем чокнутый и…
Но мальчик поднял руку, и его сестра сразу замолчала. Его лицо странно светилось, будто внутренним светом. Глаза, по-прежнему широко раскрытые, неподвижно смотрели перед собой.
— Хватит, Бетти, подожди, — шикнул он. — Может быть… я думаю, я понимаю. Ты хочешь сказать, что ты внутри видишь все эти вещи, а затем пытаешься сделать так, чтобы скрипочка рассказала о них. Так?
— Да! Да! — воскликнул Давид. — О, ты правда понимаешь. А я не думал, что ты сможешь. Ведь ему не на что смотреть, кроме этих вещей, а он…
— Не на что, кроме этих вещей! — эхом повторил мальчик с внезапной тоской в голосе. — Не на что, кроме этих вещей! Если бы я что-нибудь видел, какая разница, что это было бы! Да и тебе не было бы разницы, будь ты слеп как я.
— Слеп! — Давид в ужасе отпрянул. — Ты хочешь сказать, что ничего не видишь своими глазами?
— Ничего.
— Ох! Я никогда еще не видел слепого. В одной книге был слепой, но папа забрал ее. А потом, в здешних книгах, были другие, но…
— Да, да. Ну, неважно, — сказал слепой мальчик, становясь нетерпеливым из-за жалости в голосе другого. — Ты сыграешь?
— Но как же ты вообще узнаешь про красоту этого мира? — содрогнулся Давид. — Как это возможно? И как у тебя получится не фальшивить? Ты же тоже инструмент. Папа говорил, что каждый из нас — инструмент. И каждый всегда что-нибудь играет, и если ты фальшивишь…
— Джо, Джо, пожалуйста, — взмолилась девочка. — Пусть он уйдет. Я боюсь. Я тебе говорила…
— Вздор, Бетти! Он тебя не тронет, — Джо с некоторым раздражением хохотнул. Затем он довольно резко повернулся к Давиду.
— Ну же! Ты будешь играть? Ты сказал, что сыграешь!
— Да, о да, я сыграю, — с запинкой сказал Давид, торопливо пристраивая скрипку и проверяя струны слегка
