частичкой тела его матери-земли, попавшей в глаза.
Этот мешочек он хранил в своём шатре из сентиментальных чувств: как напоминание, что не всех чудовищ можно убить мечом. Для некоторых достаточно смекалки и такой-то матери.
Третье воплощение Сонгоку он не узнал. Возможно, образ был выкачан из спящего в Нирване сознания, или воспалённого воображения какого-нибудь пользователя Плюса.
Нечто скользкое, как клубок змей, покрытых стальной чешуёй. Из клубка выстреливали протуберанцы зубастых голов, и в тех местах, где они касались Мирона, доспехи начинали таять и рассыпаться всё той же чёрной пылью…
Отступая, он оборонялся мечом, отрубая одну голову за другой, но, подобно Гидре, головы отрастали заново — по две, по три за раз.
Почувствовав сопротивление в Минусе — будто наткнулся на препятствие — Мирон замер на месте. Понял, что напоролся на одну из стоек с ванночками…
Опасно прыгать, как блоха на сковородке, — подумал он. — Чего доброго, снесу одну из стоек, что-нибудь поломаю, а это помешает Платоновой фрагментации…
— Мелета, — позвал он. — Можешь вывести мне на шлем карту Минуса?
— Принято.
Строчки кода переформатировались в узкие коридоры и горящие зелеными огоньками башни.
— Так-то лучше, — буркнул Мирон и вновь махнул мечом.
Двигаясь в тёмном пространстве между зеленых башен, он стал теснить чудовище, постепенно лишая его конечностей-голов. Оно сопротивлялось. Шеи становились стальными канатами, они опутывали его ноги, пытались свалить на пол и раздавить.
Через пару минут Мирон заметил, что змеи так или иначе стремятся к его голове. Разумеется, не настоящей. Его тело в Плюсе — вместе с доспехом, мечом и шлемом — составляло набор вокселей, цепочку сложного кода с встроенными кластерами ледорубов, которые и крошили код Сонгоку.
Но призрак не состоял из чистого кода. Мирон никак не мог понять, но в нём присутствовало что-то еще. Какая-то связующая величина, которая не позволяла его мечу расхерачить тело призрака к свиням собачьим.
К голове оно стремилось инстинктивно — признавая, что именно там у человека и находится самое важное место…
Что-то это должно означать, — подумал он между ударами. Но подробнее вдаваться не было времени и он отложил эту мысль на потом.
Между тем, существо вновь сменило тактику: распалось на несколько более мелких объектов. Они окружили Мирона со всех сторон. Почувствовав болезненные уколы в спину, в ягодицы и икры, он закричал:
— Мелета, Оптимус Прайм!
— Сделано.
Ступни стали плоскими, тело — высоким и неповоротливым. Проекция частично перекрывала коридоры зеленых башен, но он видел внутри робота ярко-желтую фигурку человека-себя и следил за тем, чтобы она не натыкалась на башни.
Плоскими многотонными ступнями он принялся давить мелких змеек, разбрасывая кубло и преследуя отдельных представителей. И это сработало. Механический монстр победил живого.
Собравшись в зеркального человека — осколки отбрасывали миллионы бликов — Сонгоку отступил. Рассыпался чёрной пылью и впитался в пол.
Мирон, неуклюже потоптавшись на одном месте, вернул себе прежний вид и вывалился в Минус. Он прекрасно понимал, что не победил. Просто Призрак почувствовал отпор — чего, вероятно, раньше с ним никогда не случалось — и решил отступить, зализать раны и придумать иную тактику.
Но чутьё подсказывало, что в ближайшее время можно о нём не думать.
— Мелета, как там программа самоуничтожения?
— Заканчиваю. Три… Два… Один… Программа отменена.
— Сколько же прошло времени? — ему казалось, миновали часы. Долгие изматывающие часы непрерывного сражения.
— С момента погружения в Плюс — минута десять секунд.
Такие дела.
Мирон давно заметил, что время в Плюсе и в Минусе течет по-разному. И это вовсе не было принятой игровой условностью, типа: «прошло трое суток», а реальным расхождением. Плюс пожирал нервную энергию: события в нём укладывались настолько плотно, что каждая секунда становилась отдельным пластом реальности. Минус, напротив, поглощал время: в нём часами, днями могло не происходить ничего интересного, и казалось, жизнь — не более, чем медленный, тягучий процесс набухания капли мёда на краю чайной ложки.
— Ты знаешь, что происходит наверху?
— Идёт сражение. К силам бакуто всё время подходят подкрепления, но босодзоку пока держатся.
— Бакуто?
— Отделение преступной группировки, одновременно отвечающее за порядок в определенном районе. Нередко сотрудничает с полицией и…
— Я понял. Где Хитокири?
И тут раздался взрыв. Он прозвучал со стороны лифта и Мирон побежал — именно туда удалился японец перед тем, как он ушёл в Плюс.
— Платон, ты слышишь меня? — на бегу спросил Мирон.
— Конструкт всё еще недоступен, — ответила Мелета. — По моим расчетам, он фрагментирован на сорок процентов.
— Твою мать! — что тут еще скажешь?
Один раз он свернул не в тот проход — грохот стал не приближаться, а удаляться. Чертыхнувшись, вызвал из Плюса карту, срезал по узкому перешейку вдоль системных башен и наконец выскочил в небольшой вестибюль. Всё здесь было покрыто пылью, но никаких видимых повреждений не было.
— Хитокири! Где ты? — крикнул Мирон.
— Вот он я, — японец отделился от стены и стал видим.
— Потом расскажешь, как ты это делаешь… — проворчал Мирон. — Что это был за грохот? Нас пытаются взорвать?
— Наоборот. Я отправил наверх небольшой подарочек, — он подкинул на ладони небольшую гранату с электронным взрывателем.
— А как же мы?
Двери лифта были на месте, но заметно нагрелись — Мирон, приложив ладонь к стальной плите, тут же её отдёрнул.
— Здесь по-любому не пройти, — философски пожал плечами японец. — Слишком большое внимание привлекло это здание. Будем искать другой выход.
— Сколько они еще продержатся? — Мирон кивнул на потолок, и Хитокири понял, что он спрашивает о его людях.
— Час. Полтора… У них хорошая позиция, но якудза послало слишком много сил. Это дело чести.
— То есть, они обязательно сюда прорвутся, — кивнул Мирон.
— И обязательно всё уничтожат. Хотя бы для того, чтобы замести следы своего прокола.
— А как же те люди? — Мирон кивнул на проход в конце которого, за стойками с железом, скрывались ванночки с мозгами.
— Какие люди? — с каменным лицом спросил Хитокири и отвернулся.
По-видимому, он считал, что вопрос исчерпан.
— Ты чувствуешь себя предателем, — сказал Мирон ему в спину. — За то, что твои братья вынуждены драться, чтобы защитить гайдзина. А ты сидишь здесь, со мной.
— Я должен гири сэнсэю. Он велел сидеть.
— Знаешь, я могу справиться и сам, — его немного уязвило, что японец открыто признавал: если бы не профессор, его бы здесь не было. — Ты можешь найти какой-то способ выбраться и…
— Ты ничего не понимаешь, гайджин!
Непроницаемая маска Хитокири наконец-то дала трещину. Глаза его, в обычное время тёплого карего оттенка, сделались совсем чёрными, кулаки сжались так, что побелели суставы.
— Прости, я не хотел тебя обидеть, — сказал Мирон. Он не собирался отступать, но и провоцировать японца тоже не хотел. — Я просто пытаюсь сказать: ну что здесь делать двоим? Сидеть в запертом помещении я прекрасно могу и сам, а ты…
— Ты без меня не выберешься. Ты не знаешь, как.
— А вот тут ты не угадал, — двинул подбородком Мирон. — Помнишь, я тебе говорил о волшебном призраке, что обитает в моей голове? Так вот: Мелета найдёт выход откуда угодно.
— Не найдёт, если здание обрушится тебе на голову.
— Здания-роботы начали строить после последнего землетрясения, верно? — Мирон расчистил от пыли небольшой участок пола и сел. Надоело топтать ноги зря. — Они распределяют нагрузку и таким образом сохраняют равновесие… Оно не обрушится ни при каких обстоятельствах, брат. Разве что ядеркой бомбануть. Но этого не станут делать даже ваши отмороженные бакуто.
Японец сел рядом, и подтянув ноги, обнял руками колени.
— Мои родители были должниками якудза, — неожиданно сказал он. — Отец взял у них крупный кредит на раскрутку бизнеса, хотел продавать пластинки, но у него ничего не выгорело.
— Пластинки? — Мирон порылся в памяти. — Винил? Его еще выпускают?
— Антикварный винил, — ответил Хитокири. — Отец был меломаном, он знал всех-всех исполнителей двадцатого века. Роллинг Стоунз, Пинк флойд, Секс Пистолз…
— Но это всё есть в Плюсе. Качество — зашибись, всё оцифровано и почищено. Нет этого противного треска…
— Отец говорил, что настоящая музыка — живая. Пластинки еще способны передать это ощущение Присутствия живого звука. Остальные носители — нет. Он всегда мечтал открыть магазин грампластинок.
— Но это же — хлам, — грустно заметил Мирон. — Даже проигрывателей давно нет.
— Представь себе, есть, — грустно усмехнулся Хитокири. — Очень дорогие, редкие… Отец думал, что
