вернулась в кабинет Шурца. Ну да, фотография двойника… Но ведь нашла объяснение! Кстати, можно еще одно: безумный Шурц подписал ее собственную фотографию фейковым именем. Вошла. Включила компьютер.
Было много однотипных файлов с короткой биографической справкой и фотографиями. Ничего особенного, если не считать, что все упомянутые в них были найденышами. Иногда речь шла о мертвых младенцах. Мусорные баки, люки – хотя Су никогда не любила детей, от этой информации передергивало. Кое-где прилагались сканированные вырезки из газет или скриншоты заметок из интернет-изданий. Поиск матерей, бросивших новорожденных. Иногда матери находились – живые или мертвые. Тяжкие истории. В таких файлах текст был перечеркнут наискось красным, будто это могло исключить их правду из реальности. В других случаях матери оставались неизвестными. С бэби-боксами – читать легче. Истории охватывали последние лет шестьдесят – и весь земной шар. Однако Шурц проделал тут немалую работу, присвистнула она. Причем бумажная картотека, очевидно, тоже оцифрована.
Если младенцы были найдены в лесу, слово «лес» было выделено в документе желтым маркером. Сузанне заметила, что название таких файлов заканчивалось на большую букву А. «Да, Пауль, если бы ты смелее отправлял ненужное в корзину, ты значительно облегчил бы мне жизнь», – пробормотала Су, перетягивая все А-документы в новую папку: она вспомнила утверждение Шурца о том, что «настоящих» всегда находят в лесу. Не знала, правда, что значит «настоящие», и все же потихоньку втягивалась в его игру. Хотела было удалить остальные файлы, но после собственных же слов стало стыдно этих однажды уже выброшенных людей «выбрасывать» снова. (Хотя вряд ли они обрадовались бы, узнав, что их тайны хранятся в чужом компьютере.)
Сузанне просматривала теперь только А-файлы. Без особой системы, поэтому когда ей несколько раз казалось, что именно эти лица она уже видела на других фотографиях, не могла проверить. Дело могло быть в том, что организовано это эльдорадо украденных данных было довольно хаотично: несколько раз информация об уже описанном человеке продолжалась в другом файле – например, описывались его успехи или особые способности. Ничего на самом деле из ряда вон выходящего Сузанне не заметила: пара талантливых математиков и химиков, один известный хирург, одна певица местного значения и так далее. Обратила внимание на другое: классическая семья, долгосрочные браки и собственные дети лесных найденышей, похоже, не привлекали. Или им не удавалось устроить личную жизнь? Немного подумав, Су решила, что это просто признак времени. Так сейчас у всех. Плюс засевший в подсознании собственный опыт сиротства.
Когда надоели однообразные жизни, открыла текстовый документ, не дочитанный в прошлый раз.
«Кто они? Зачем, почему? Кто подкидывает их нам? Должна быть какая-то цель. Мне повезло лично знать пятерых. Ради одного я летал в Боливию, ради другой на Тайвань (это была еще девочка, 9 лет). И оно того стоило. Но двоих нашел совсем недалеко, Нидерланды и Шлезвиг-Гольштейн. А одна – в это сложно поверить – пришла ко мне сама. Якобы искала работу – я готов был найти, придумать работу, обучение – что угодно. Как после этого не верить в судьбу? Или они сами хотели выйти на контакт со мной? Проверял результаты осмотров, анализы – ничего бросающегося в глаза. Иногда глядишь на них – самые обычные люди, ничего особенного, говоришь с ними, кофе пьешь. А потом вдруг секунда – и видишь, что они чужие. Лицо – как маска. А что за ней? Я понимаю, что́ от них отталкивает других людей, почему они ни с кем не могут быть, мне самому иногда хотелось просто встать и уйти. А иногда, наоборот, притягивают, почти патологически притягивают к себе. Как магниты. Но должны же быть у них особые способности? Знания?»
Сузанне кусала губы. Ее раздражали и обижали эти слова, хотя она не смогла бы точно сказать чем. Может, тем, что она флиртовала с человеком, уважала человека и даже – как выяснила в его последний день – была привязана к человеку, который оказался полным идиотом, охотником на зеленых человечков. И в роли зеленого человечка – она сама. Чего уж юлить – она не изучала документы, она искала свое досье. Снова не дочитав, закрыла документ. Открывала и закрывала А-файлы – все не о ней.
А вот и она. Посмотрела на свое фото – привлекательна была во времена учебы! Глаза блестящие, губы красные. Женился бы сам на ней – это было бы умнее, нежели тайком выискивать информацию, и для нее удобнее.
В ее досье была еще одна фотография – старая, черно-белая. Красивой брюнетки с высокой прической и фальшиво-лукавой, но выдающей уверенность в себе улыбкой. Ямочки на щеках. И короткая биографическая справка. Доктор филологических наук. Кафедра иностранных языков. Источник средств к существованию после распада СССР – мелкий бизнес по переводу безналичных средств в кэш в обход налогов, не то чтобы легальный, но не откровенный криминал. (А Сузанне никогда не задумывалась, чем занималась ее бабушка и откуда у них деньги.) Замужем никогда не была. Детей нет.
– Детей нет, – удивилась вслух Су, хотя думала, что подготовлена к такому обороту, все поняв заранее. У ее бабушки не было детей. Теперь лес. «Лес», – нашептывала, пропуская известное и скучное о себе.
Долистала до леса – и снова словно выбили пол из-под колесиков кресла. При чем тут Чернобыль? Младенца обнаружили не в самой тридцатикилометровой зоне, но совсем рядом. В лесу, под ольхой. В мае 1986 (а она праздновала день рождения 1 июня). Младенец не плакал, ликвидаторы наткнулись на него по счастливой случайности. Кроме легкого переохлаждения никаких недугов у младенца не обнаружилось, в том числе не было признаков недостаточного питания в первые дни жизни. Кроме того упоминалось, что никто из этих ликвидаторов в последующие годы не имел связанных с аварией на ЧАЭС физиологических или психических расстройств, однако ни их фамилий, ни более точного определения границ «последующих лет» не было.
Бабушка забрала ее из дома малютки республиканской столицы и привезла в свой промышленный город.
Близость появления на свет к катастрофе тревожно удивила. То ли страх, то ли вина. Как вспышкой, осветилось банальное воспоминание о повторяющейся регулярно ситуации: очередь в поликлинике, чтобы сдать кровь, деревянные сидения, бабушкины ноги – одна закинута на другую и покачивается, черная туфелька-лодочка, матовый чулок. Скука, смешанная со страхом, слово «гемоглобин» и через день – ощущение победы, как после пятерки по контрольной, – «гемоглобин» и все остальное в порядке. Бабушка боялась последствий катастрофы, болезней крови. А она не болела, то есть болела – но не чаще, чем другие. Будто боялась (или те, кто создал ее, боялись) пропустить ежегодный грипп, но кроме него – ничего. Ни ветрянки, ни простуды, ни расстройства желудка. Никакой дозы, никакой опасности, она была
