отклик, который находили в крае идеи сынов Бретани от Пелагия, выступавшего в V в. в защиту свободы человеческой воли, до Декарта, добивавшегося освобождения философии от теологии и поддержанного в этом уроженцем Прованса Гассенди.
«Дух» края выразился и в литературном творчестве, на этой стезе он явил себя «тонкостью и изяществом». Что касается вклада Прованса в литературу Франции, то в период расцвета XII–XIII вв., можно, считал Мишле, называть всю литературу Юга Провансальской. Прованс был страной прекрасных ораторов, велеречивых, страстных, становившихся подлинными мастерами слова. Яркий пример ораторского искусства времен Революции – это «потрясавший южной дерзостью» в Национальном собрании Мирабо[148].
Вклад края в историю и культуру всей Франции мог бы быть еще большим, если бы само его своеобразие и верность местным традициям, считал Мишле, не приводили долгое время к известному отчуждению от жизни страны.
Восток. Порубежье
Это, по Мишле, «ареал суровых краев и энергичных людей, которые заслоняют Францию с востока»: Дофине, Бресс, Франш-Конте, Лотарингия. Жизнь и поэзия здесь были связаны с войной, культивировались патриотические традиции, распространявшие свое влияние на женщин: «Вдовы и дочери солдат, они знают, что такое война, что такое страдать и умирать», и «при необходимости сами идут воевать». Отличавший эти провинции дух активного сопротивления внешним силам нередко сталкивал их с центральной властью, но был «спасением от иностранных вторжений»[149].
Позднейшая историографическая традиция (Бродель, Ле Руа Ладюри) не разделяет пылкой увлеченности классика ХIХ в. в живописании героизма и патриотизма жителей восточного порубежья. Историческая картина выглядит более нюансированной. Не все здесь и не всегда воевали за Францию, главное в большинстве случаев жители этих пограничных провинций отнюдь не были активными участниками событий. Им доставалась участь служить придатком театра военных действий; война разрушала их дома, вместе с самыми основами существования, не щадила человеческую жизнь. Сама территория неоднократно в ходе истории переходила из рук в руки, не создавая возможностей для формирования стойких государственных идентичностей. Одно дело – Мец или Дофине, другое – Безансон и Лотарингия.
Первой с юга в ряду пограничных провинций располагалась Дофине, «крепость на альпийском ветру», по Мишле, или «альпийский бульвар» (уже в современном, демилитаризованном лексиконе)[150]. Не случайно, писал Мишле, население Прованса называет жителей Дофине франсами (Franciaux). Дофине принадлежит уже «к настоящей Франции», т. е., для Мишле – к Северу. Это, несмотря на географическую широту, «северная провинция». Входившая первоначально в состав Священной Римской империи, она перешла к французской короне в 1349 г., но до 1457 г. обладала автономией, являясь владением сына французского короля – дофина, за что и получила свое название[151]. Свой патриотизм жители Дофине продемонстрировали в самое недавнее время. Край стал одним из очагов Сопротивления во время фашистской оккупации Франции.
Среди «людей строгого и аналитического ума», которых провинция дала французской культуре, Мабли и Кондильяк из Гренобля, из Дофине происходила мать Д’Аламбера[152]. В Гренобле родился Стендаль, музей которого находится в городе.
В народной культуре Мишле привлекли искренняя простота горцев Дофине в соединении с учтивостью савояров, их патриархальные нравы: «старик пользуется уважением, это – центр семьи, два или три поколения которой зачастую совместно трудятся на одной ферме. Слуги едят за одним столом с хозяевами». 1 ноября, в день поминовения (ныне общенациональный праздник Всех святых), на стол ставят вареные яйца и мучное, у каждого умершего свой прибор. «Здесь, – замечал Мишле, – очень нужно, чтобы люди любили друг друга, ибо природа, кажется, совершенно не любит их». Под окаянным ветром с Альп «жизнь смягчают лишь доброе сердце и здравый смысл народа». Коммуны создают запасы для страховки от неурожая, из общинных хранилищ снабжают вдов.
Ежегодно люди уходят на заработки, причем в отличие от Лимузена, Оверни, Юры, Савойи, откуда уходят представители рабочих профессий, выходцы из Дофине становятся домашними учителями в Лионне и на другом берегу Роны. В долинах Дофине, замечал Мишле, «крестьянин не столь добр и не столь скромен», но «часто очень остроумен и сочиняет сатирические стихи»[153].
Никогда в Дофине феодализм не становился таким бременем, как в северной Франции. Сеньоры, пребывавшие в вечной войне с Савойей, были заинтересованы щадить своих людей. Поэтому Революция здесь не была кровопролитна; освобождение от феодального наследия свершилось там «заблаговременно». Собственно и «республиканский индустриализм» в образе частного предпринимательства, так же как в Лионе, Безансоне, Меце, имел в Гренобле истоком поддержку не только городского самоуправления, но и, особенно поначалу, церковное покровительство. Епископ, по меньшей мере до IХ в., оказывался «подлинным defensor civitatis». Гренобль был наследственным собственником (franc-alleu) под патронажем епископа. Однако экономика провинции пострадала от религиозных преследований вначале вальденсов, затем протестантов (последних только в департаменте Дромы было 34 тыс.)[154]. Более 2000 гугенотов эмигрировали из Гренобля в пору жестоких преследований при Людовике ХIV.
Историческая столица Дофине (с ХI в.) – Гренобль находится в обширной котловине, образуемой долиной реки Изер. Город – административный центр одноименного департамента, располагающийся в самом предгорье, с окружающих его высот в подзорную трубу виден Монблан. Исторически он был и крепостью, и парламентским городом, а в конце ХХ в. стал промышленным и культурным центром общеевропейского масштаба.
Сохранились остатки крепостной стены еще римской эпохи. На окружающих возвышенностях располагается так называемая Бастилия, цепь укреплений, создание которых началось еще в Средних веках и которые превратились к началу ХVIII в. – отражая значение Гренобля как альпийской крепости – в наиболее протяженное фортификационное сооружение Франции. От эпохи Ренессанса сохранился дворец, где с XVI в. до самой Революции заседал местный парламент. Рядом храм (collegiale) XIII в. Сент-Андре, бывший придворной часовней при правлении дофинов.
Город энергично развивался в ХVIII в., став европейским центром пошива перчаток: накануне Революции их ежегодно производилось 160 тыс. пар. В производстве, сочетавшем небольшие мастерские с надомным промыслом, было занято больше шести тысяч человек. В ХIХ в. рынок сбыта еще больше расширился, захватив Россию и Америку[155].
Тем не менее, подобно другим торгово-промышленным городам, столица Дофине оказалась в оппозиции королевской власти. В Гренобле началось движение, приведшее к созыву Генеральных штатов. Выступая против реформ, ограничивавших прерогативу парламентов и городского самоуправления, жители вступили в схватку с войсками, в ходе которой закидывали солдат черепицей (День черепицы, 7 июня 1788 г.). А затем нотабли организовали в Визильском замке (сейчас в нем Музей истории Французской революции) собрание сословий провинции, которое потребовало созыва Генеральных штатов королевства с двойной нормой представительства от третьего сословия. В Национальном собрании Гренобль был представлен двумя выдающимися лидерами – Антуаном Барнавом и Жаном-Жозефом Мунье.
В настоящее время Гренобль – один из ведущих европейских центров
