жесткая сосредоточенность.
— Ну, заходи, дорогая моя, — жестко сказал Мохов, — садись, — кивнул он на кресло, напротив его стола.
На негнущихся ногах я выполнила приказ декана, боясь даже посмотреть в сторону Геннадия, который напротив, сверлил меня взглядом.
— Так, Соколова, — Мохов ослабил галстук и рявкнул — а теперь выкладывай все!
— Что? — пропищала я.
— Все. От начала и до конца. Со всем подробностями.
— Я, — мне пришлось облизать пересохшие губы, — я не понимаю….
— Это я, Соколова, не понимаю, почему мне звонит какой-то упырь и требует твоего исключения. Да еще и намекает, что если я его просьбу не исполню, то меня непременно ожидают некие неприятности, падла полосатая. Вот мне и стало интересно, моя дорогая, за что мне такую гадость подложить решили.
— Анатолий Борисович, простите…. Я заберу свои документы сегодня же….
— Сядь! — рявкнул Мохов, ударив кулаком по столу, — ты бы так прытко рассказывать во что вляпалась начала, а не за документами бегала. Нет, милая моя, сейчас ты расскажешь мне и Гене все, что происходит. Кто-то активно пытается сделать из меня идиота, а я сильно этого не люблю. Рассказывай!
— Не могу, — прошептала я, боясь поднять голову. Не здесь, не при нем.
— Оль, — Геннадий отошел от окна и сел напротив меня, голос его чуть потеплел, — это ведь началось до нового года, так?
Уйди, — хотелось крикнуть мне, — не смотри на меня. Я не вынесу этого. Я не могу рассказать тебе то, что со мной сделали….
Но вместо крика я едва заметно кивнула, не поднимая головы.
— Кто знает все? — хмуро спросил Мохов. — Ксения знает?
Я снова едва заметно кивнула, не смея поднять глаз.
— Лара, — по громкой связи позвал Мохов, — Ксения тут? Пусть зайдет.
Я заметила, что руки мои, лежащие на столе, дрожат крупной дрожью. А ладонь Геннадия лежит совсем рядом с моей, но он не спешит задеть меня, успокоить.
Ксюха села рядом со мной и взяла за руку.
— Теперь полегче? — спросил декан. — Давайте рассказывайте. Все равно кто из вас, но мы должны знать всю правду.
Это было пыткой. Слова застревали в горле и мне приходилось прилагать усилие, выговаривая каждое из них. Дойдя до проклятого визита в тот дом, я поняла, что больше не могу. Не могу сказать ни слова. Ксюха продолжила рассказ за меня.
Мохов ни слова не говоря налил мне в стакан коньяка.
— Пей, — приказал он, и я не посмела ослушаться.
— Я правильно понимаю, — сухо спросил он, — что ты хотела уехать из того дома, но тебя удержали там силой?
— Да….
— Это он… — с холодной яростью спросил Пятницкий, — он ударил тебя?
— Да… — я сама едва слышала свой голос.
— И не только ударил…. — закончил Мохов, чье лицо налилось кровью.
— Да…
Каждое последующее «да» падало как камень в воду, утаскивая меня на самое дно.
— Что потом? — после тяжелой паузы спросил Мохов.
— Потом он забыл обо мне на три с половиной месяца, — дальше рассказ пошел легче — мне было уже все равно. Самое страшное, самое позорное я уже сказала, а тот, чье мнение было для меня самым важным потерян навсегда.
Сухо и безразлично я рассказала и про подарки, и про преследование, про укус и про то, как вокруг меня стали происходить неприятности и страдать люди.
— Значит, Антошка тоже их рук дело, — потянул декан.
— Я думаю — да, — глухо отозвалась я.
Тишина после моего рассказа была почти осязаемой.
— Гену ты отшила тоже из-за этого? — внезапно спросил Мохов.
— Да. — вырвалось у меня прежде чем я успела прикусить язык. — Никто больше из-за меня не пострадает, — я встала. — И свои проблемы я буду решать сама.
— Сядь, — приказал декан, — дорешалась уже. И не прыгай как коза горная. Что скажешь, Ген? — он посмотрел на друга, который тоже встал и ушел к окну, от меня подальше. Тот промолчал, обменявшись с деканом выразительным взглядом.
— Ладно, девочки, — скомандовал декан, — бегом обе в мою лабораторию и сидите там как мышки. Лара вас проводит и закроет на ключ, чтоб даже мысли сбежать не было. Чай, кофе, чайник и пирожки на второй полке сверху. А взрослые дяди сейчас решать будут, что с вами делать.
— Анатолий Борисович, — я наконец-то решилась посмотреть на него, — не надо из-за меня….
— Хватит, — рыкнул он. — Я что сказал? Марш отсюда. Живо!
7
Выйдя из кабинета, я покачнулась, удержавшись на ногах только благодаря Ксюхе. Лариса Петровна, тяжело покачав головой, проводила нас в личную лабораторию декана и действительно закрыла на ключ, предварительно велев Ксюше заварить нам чаю. Но мне и глоток в горло не лез — боль сжигала изнутри.
— Слушай, — Ксюха пыталась меня подбодрить, — может они что-то придумают или…
— Я потеряла его, Ксюша, — тихо призналась я, прижав ладонь ко рту — потеряла навсегда….
— О, боже! — внезапно рассмеялась моя подруга, — у нее вся жизнь кувырком летит, а она тут думает о…. мать, да ты действительно влюбилась!
Она была абсолютно права — не о том я думала, совсем не о том. Но ничего не могла с собой поделать. И горечь от потери этого человека была не менее слабой чем от осознания катящейся в задницу жизни.
Так мы и сидели: Ксюха нервно пила чай, чашка за чашкой, я — обхватив голову руками. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем поворот ключа в замке заставил нас вздрогнуть и переглянуться. Мы ожидали Ларису или Мохова, но вместо них пришел Пятницкий.
— Ксения, — ровно начал он, — можете оставить нас наедине? Дело очень личное, и думаю, подруга вам сама позже все расскажет.
— Не вопрос, — подруга скрылась быстрее, чем я успела открыть рот.
— Сядь, — велел мне Геннадий, — разговор будет тяжелым.
Зачем он пришел? Что хочет сказать? Какое ему дело до меня сейчас?
— Оль…. Мы проверили этого товарища и скажу сразу — все еще хуже, чем мы думали. Это не просто зарвавшийся мент, нет, это совершенно отмороженный человек с большими связями как у нас, так и в Москве. За его спиной такие делишки, что ты…. Прости, наименьшее из них. И да, судя по всему, пока он с тобой только играет, как сытый кот.
От каждого сказанного слова кровь в жилах становилась льдом.
— Что с мамой? — коротко спросил Пятницкий.
— Все плохо, — глядя в одну точку ответила я. — Неделя, от силы….
Он вздохнул, и большая теплая ладонь накрыла мои заледеневшие руки. Механически я отметила сбитые костяшки его пальцев, на тыльной стороне — ранки были свежими.
— Я задам тебе один вопрос, —
