сидящий передо мной.
— Осторожнее, девочка. Мой старик раньше порол мне шкуру и за меньшее.
— О, так теперь ты хочешь притвориться, что я должна тебя уважать? Пожалуйста. Ты чертовски уверен, что никогда не заботился о том, что должен мне как своей дочери.
— Я не выбирал тебя, это было по вине твоей сучьей матери.
— Джин, — шипит Нина. — Прекрати это!
— Что ж, — говорю я, — я предпочитаю не тратить на тебя больше ни секунды, папа, потому что ты отстой.
— Я отстой?
— Да. Ты эгоистичный, мелочный, ужасный человек, который заботится только о себе, и, если я никогда больше тебя не увижу, это будет прекрасно.
— Да, что ж, чувства взаимны, малыш.
— Машина тормозит, когда Нина с визгом остановилась на обочине автострады. Она перегибается через Джина и открывает дверь со стороны пассажира.
— Вылезай, — говорит она.
— Черт возьми, Нина.
— Ты слышал меня, Джин.
— Как мне добраться?
— Реабилитационный центр находится всего в трех милях к югу отсюда, я уверена, ты справишься. Она включает аварийку и скрещивает руки перед собой в ожидании.
— Да ладно, Нина. У меня же нет навигатора. Как я его найду?
— Похоже, это твоя проблема, Джин.
— Господи Иисусе… — Он отстегивает ремень безопасности. Его ботинки хрустят по гравию, когда он вылезает из машины. — Мне не нужно это дерьмо. Мне не нужна ни одна из вас.
Это чувство взаимно, — выпаливаю я в ответ, прежде чем он успевает хлопнуть дверью.
Нина выезжает на шоссе несколькими секундами позже. Я не оглядываюсь.
Моя тетя ведет машину несколько минут, пока мы окончательно от него не избавляемся, а затем заезжает на заправку.
— Давай, садись ко мне, — говорит она, и я так и делаю. Как только я устраиваюсь поудобнее, чувства, которые я сдерживала, настигают меня.
Я разрыдалась.
— Ну, ну, милая. Нина неловко обнимает меня сбоку, зарываясь лицом в волосы у меня на макушке. — Пошел он. Он бесполезный сукин сын. Я так горжусь тобой за то, что ты можешь постоять за себя.
Я все плачу и плачу, и понимаю, что в моей жизни было только два человека, которые любили меня. Не моя отсутствующая мать и не мой отец-преступник. Только Нина, моя тетя, которая никогда не просила быть матерью, но которая делала все возможное, чтобы соответствовать этой роли, и Лукас. За то короткое время, что я его знаю, Лукас полюбил меня больше, чем кто-либо из моих родителей.
Все это началось с акта доброты, который перерос в акт любви. Он увидел маленькую девочку в беде и протянул ей руку помощи. Он проявил интерес и призвал ее усердно учиться и следовать своим мечтам. Он дал мне то, в чем я нуждалась больше всего на свете: кого-то, кто заботился бы настолько, чтобы выслушать.
Я вытираю нос тыльной стороной ладони. И тут я вижу это: кольцо с изумрудом, которое подарил мне Лукас.
— Нина, — говорю я, — я совершила ужасную ошибку. Мне нужно немедленно вернуться домой.
— Ты справишься, детка, — говорит она и без лишних вопросов делает это.
ГЛАВА 9
Лукас
Я собираю вещи, потому что это правильно и единственное, что я могу сделать. Я не могу оставаться здесь и видеть Татум каждый день и не прикасаться к ней, не разговаривать с ней, не любить ее. Но если я хочу уважать ее желания, то я должен держаться от нее как можно дальше.
Я беру все, что у меня есть, что напоминает мне о Татум: ее письма, фотографии, которые мы сделали вместе, и, хорошо, да, пару ее трусиков. Я беру эти вещи вместе с немногочисленной одеждой и инструментами, которые у меня есть, и запихиваю их в свою спортивную сумку. Насколько я понимаю, Нина может сдать это место в аренду с мебелью, взяв за это немного больше, чем она могла бы получить в противном случае. Возможно, это та мелочь, которую я оставлю, немного мебели и немного чистой квартиры, чтобы сделать ее красивой и пригодной для жизни.
Я убираюсь в холодильнике, избавляясь от всего, что может испортиться. Я собираюсь вынести последний пакет с мусором, когда слышу стук в дверь. На секунду я думаю, может быть, может быть, это она. Но я больше не могу так думать. Все кончено. Она хочет, чтобы я ушел.
Но когда я открываю дверь, она стоит там, тушь стекает по ее щекам, а глаза красные и остекленевшие. Она явно плакала, но больше не плачет. Она шмыгает носом, но высоко держит голову.
— Татум?
— Нам нужно поговорить, — говорит она. Я отступаю с ее пути, чтобы впустить ее, осторожно закрывая за ней дверь. Она оглядывается и замечает несколько коробок, пакетов и мусора, которые я собрала.
— Ты просто собираешься уйти?
— Я думал, это то, чего ты хотела-, - говорю я, побежденный.
Она поворачивается ко мне лицом.
— Я не хочу, чтобы ты уходил. Я разозлилась, когда ты рассказал мне о письмах, но я поняла… — Она снова шмыгает носом и качает головой. Я замечаю печаль на ее лице и подозреваю, что Джин, должно быть, разочаровал ее еще больше, чем я думал.
— Малышка, — говорю я, как все прошло с…
— Ужасно. Ее губы дрожат, и я больше не могу сохранять дистанцию. Мы летим навстречу друг другу, раскрыв объятия. Я крепко обнимаю ее и нежно покачиваю, пока ее плечи не перестают вздрагивать и она, наконец, не переводит дыхание.
— Он ненавидит меня, — говорит она.
— Тсс, нет, это не так, детка, — шепчу я ей в волосы. — Он просто ненавидит себя, и ему приходится вымещать всю эту ненависть на ком-то другом. Это инстинкт самосохранения. Это не оправдывает его, но я клянусь тебе, никто не мог ненавидеть тебя, детка. Меньше всего твой отец.
Я беру ее лицо в ладони и заставляю посмотреть на меня. И наконец, среди всех этих слез, соплей и печали, она улыбается, совсем чуть-чуть.
— Сегодня я кое-что поняла, — говорит она.
— Что это?
— Никто никогда не любил меня так, как любишь меня ты.
Я прижимаюсь поцелуем к ее лбу. — Я так сильно люблю тебя, Татум.
— Знаешь, что еще? — продолжает она. Я зачесываю ее волосы назад, чтобы они не прилипли к влажным щекам.
— Что, детка?
— Я тоже тебя люблю.
Я целую ее так, словно умру без нее, и клянусь, я мог бы. Она целует меня в ответ с таким же пылом. — Мне так жаль, что я солгал тебе, малышка, — говорю я между поцелуями. — Мне так жаль. Мне так жаль.
