вас бросила, да? – спросила она напрямик.
Учитель горько улыбнулся и отвел взгляд, потом вздохнул и спросил:
– Моя мама, наверное, уже рассказала твоей? Да, это так. Видимо, не все люди созданы для семейной жизни. Но ничего, я в порядке.
– Нет, это не мама сказала. Моя мама в больнице, она очень сильно болеет. Врач сказал, что она очень простудилась, но это она от горя, я знаю, потому что мои брат и сестра больше не приезжают, но это я виновата. Я вообще многих плохих дел натворила. Эдуард Генрихович, мне нужна помощь, без вас я не смогу это исправить.
И Эда, сев напротив учителя, порой сбивчиво, но стараясь не забыть ни одной мелочи, рассказала ему свою историю с самого начала – как нашла бисер в старом доме, как случайно обнаружила, что он волшебный, как пыталась прочесть, что было написано в бумагах, но забросила это дело, как стала неразумно исполнять свои желания, включая последнее – самое ужасное, о котором рассказывать было тяжелее всего, потому что нужно было смотреть в глаза тому, кому она так навредила.
– Я умоляю вас, простите меня, – говорила она как в лихорадке, не плача только потому, что знала: нет времени на слезы. – Я была как в тумане, мне было больно, я почему-то думала, что если будут несчастны другие, будет легче мне. Я глупая, я эгоистка, но я хочу все исправить, мне только нужна помощь, потому что я не знаю с чего начать.
Эдуард Генрихович слушал ее очень внимательно, сначала полагая, что девочка бредит, но к концу рассказал понял, что его внезапно ставшая равнодушной девушка, пожалуй, подтверждает – без какой-то мистики здесь не обошлось.
– А потом я стала распускать старые вышивки, – продолжала свой волнительный рассказ Эда, – я так надеялась, что можно будет вышить бисером новое желание – чтобы мама выздоровела, и чтобы Анна и Александр вернулись, и чтобы ваша девушка тоже, но это оказалось невозможно, когда я распускала нить, бисер таял, он просто превращался в воду! Если бы я знала, что так выйдет! Я была очень-очень глупой, я сделала столько плохого!
И девочка еще долго говорила и говорила, заламывая руки, отчаянно глядя в глаза учителю, и он слушал, иногда сомневаясь, в своем ли она уме, но тут же склоняясь к тому, что ей стоит верить. Когда она стала повторять то, о чем уже успела рассказать, он остановил ее.
– Эда, давай успокоимся. Ты просишь меня о помощи, и я, конечно, сделаю все, что смогу. Давай мы сначала попробуем позвонить твоим брату и сестре, я узнаю номер у своей мамы, потом поедем к маме в больницу и спросим, нужны ли ей какие-то лекарства или еда или еще что-то, убедимся, что она в надежных руках, а потом ты возьмешь свои необходимые вещи, и мы поедем к нам домой, чтобы ты, пока не приедут твои старшие, побыла у нас.
– Нет!
– Почему?
– Потому что они не приедут!
– Откуда ты знаешь? Они ведь просто не знают, что мама в больнице.
– Они не приедут, – отчаянно повторила Эда, закрывая лицо руками. – Потому что бисер исполняет желания! Даже если они захотят, они не смогут.
– Откуда ты знаешь? Выше нос, Эда! Ты же не пробовала. К тому же, ты распустила вышивку, возможно, это не спасло бисер, но это нарушит волшебство.
– Ваша девушка к вам вернулась?
– Нет.
– Ну вот. А я и это желание распустила.
– Прошло немного времени, кто знает, может, все и наладится.
Эда тяжело вздохнула.
– Не наладится. Нет времени ждать. Мне нужно все исправить!
– У тебя есть план? – спросил учитель.
– Нет, – искренне ответила Эда, но поспешила добавить. – Точнее, я не уверена, но план есть. В коробочке с бисером была книжка, там какие-то схемы, рисунки и написано что-то на непонятном языке. Я у учителя истории спрашивала, он не знал, правда обещал позже разобраться, но я к нему не пошла больше, я думала, зачем мне, я и так знаю, как им пользоваться. А если бы я почитала, я бы не надела таких глупосте-е-е-ей…
И девочка залилась слезами отчаяния, так что Эдуарду Генриховичу пришлось еще долго утешать ее и просить привести себя в порядок. Когда Эда немного успокоилась, учитель посмотрел на часы, вышел ненадолго, а когда вернулся, стал решительно надевать пальто и шапку.
– Идем, Эда. Давай посмотрим на твою книжку, может, мы разберемся со всем этим быстрее, чем кажется. И забери свою скрипку – когда мы решим твои проблемы, я буду ждать тебя на урок.
Они отправились к Эде домой. Девочка показала учителю остатки вышивки, книжку, согрела и налила чай, достала из холодильника бутерброды. Теперь, когда она все рассказала Эдуарду Генриховичу, ей стало намного легче – она зорко следила за тем, как он листает книжку, разглядывает рисунки, и была уверена, что ее замечательный учитель во всем, во всем разберется.
– Да уж, – сказал он через некоторое время. – Ничего мне не понятно, думаю нужно ехать в библиотеку.
– Сейчас?
– Если поторопимся, то еще успеем. А потом поедем к нам, побудешь у нас, пока мамы нет, – сказал учитель и решительно встал, даже не прикоснувшись к чаю.
Но Эда предусмотрительно попросила у учителя несколько минут, налила чай в маленький термос, положила его в свой рюкзак, прихватила несколько бутербродов, книжку тоже положила в рюкзак, и посмотрела на Чипа.
– А его мы можем взять? – неуверенно спросила она.
Учитель задумчиво надул губы, но деваться было некуда – не оставлять же собаку в холодном пустом доме.
Библиотека закрывалась в шесть, и когда они добрались до нее пешком, была половина шестого. Видимо, Эдуарда Генриховича там все знали, потому что работницы очень приветливо ему улыбались и даже ничего не спрашивали. Но вот собаку в библиотеку завести не разрешили, поэтому Эда отдала книжку учителю, а сама осталась в холле, ждать у окна. К шести, когда работники стали просить посетителей завершать свои дела, потому что библиотека закрывалась. Эдуард Генрихович спускался с лестницы, и Эда бросилась навстречу, а за ней лающий Чип – через весь холл почтенного заведения.
– Ну что? – волнуясь, спросила Эда.
– Не так много пока, но уже кое-что. Похоже, это тлингит – один из индейских языков. Но тут мало книг, ничего специализированного по этому языку нет. Я думаю, придется ехать в город, в Национальную библиотеку.
– Хорошо, давайте поедем! – воскликнула Эда, готовая бежать до города прямо сейчас.
– Нет-нет, Эда, теперь уже поздно, все библиотеки закрыты. Сейчас мы можем
