слякотное ненастье, куры квохтали, гуси гоготали, разминавшаяся дружина ладно стучала деревянными мечами, а дворовые девки, наблюдая за голыми по пояс младыми воями, стыдливо перешёптывались и смеялись. Князь Гордей, облокотившись на перила, чистил куском репы зубы и с мрачной миной слушал хриплый кашель, доносившийся из оконца гостевой палаты. Погода, конечно, радовала, но огорчали дипломатические проблемы.
Гостевая дверь отворилась, и на галерею вышел из палаты Микола Селянин, придворный колдун. Вслед него, в рясе и остроконечном клобуке, выскочил учёный советник заморского посла, тыкая в колдуна кривым пальцем.
— Энтфернен зие вом фюрстен дез пфердечирюртен![3] — выкрикнул он, брызжа слюной.
— Вердамфе вон мейнен ауген…[4] — беззлобно парировал колдун.
— Вас?![5] — вытаращил глаза советник.
— Капуста и квас… — проворчал Микола, — Княже, а може без советчиков буйных?
Гордей вскинул бровь — телоохранник вежливо, но напористо оттеснил несколько опешившего советника обратно в светлицу, затворив за ним дверь.
— Чегой-то он? — спросил князь колдуна.
— А, наплюй — серчает, шо я унирситеты не кончал. И прально отобрал у грамотея барбарейские причиндалы: кровопусканием и пиявками сию хворобу не изгнать.
— Опознал болячку?
— Не без того… — вздохнул колдун, — Княже, мне б чарку, штобы инфузорию не цепануть…
— А-а, эт можно, этого добра навалом… Евхимка, мёду тащи, да позабористее!
Осушив поднесённый полулитровый кубок, местное колдовское светило благостно улыбнулось, огладило бородёнку, воздело перст к небесам и, размеренно покачивая им, стало объяснять светилу государственному свои соображения на ситуацию.
— У посла, стал быть, частится стук сердешный, пятки вспрели и во рту нагадили коты. Ну, про котов — фигурально выражаясь… Об чём сие намекает? От и я подумал, што девки наши — загляденье, мужеское евстество погнало давление в глыбь органона и снесло посольску крышу. Хотел уж я выписать ему хороший променад, как вдруг — опаньки — а он, посолто, закашлялси… Э, смекетил я, туточки проблемматикус заковыристее — гриппин с сопутствующим синдромоном Туретта.
— Излечимо? — озабоченно спросил князь.
Колдун важно замолчал, воздев очи к перекрытию галереи.
— Не томи, Селянин, сказывай, как есть, но учти — плохую правду не приму, для мирового сообчества большой дарун выйдет, ежели он туточки окочурится — застращают.
— Дело, княже, поправимо, токмо надобно на Ведьмово Торжище наведаца, компаненту сподручного для михстуры отыскать.
— Микола, а в закромах твоих ничё не осталось, травки там какие аль настои? Боязливо как-то к страхолюдинам обращаться в таком ответственном мероприятии — торгуют-то гадостью, да ишо по опупительным ценам — казны не хватит!
— Дык я завсегда могу пургентиума намешать, токмо тады гарантий возврата посла к людскому существованию дать не могу, звыняй. Не скупись, княже, на Торжище склюзивный и какчестный продухт предлагають, надобно токмо знать, чё искать, а скидку требовать буду, не сумлевайся…
Князь проникновенно и с задержкой взгляда посмотрел на колдуна. Тот, если и лукавил, делал это профессионально, с наивной пустотой в глазах. Гордей Батькович вздохнул: даже если бы и уличил он магического лекаря в растрате казённых средств, чтобы смог предъявить в сложившейся ситуации?
— Ладно, скажу Устиму, чтобы сопроводил до Торжища и оказал всяческое содействие от маво имени. Эй, Настёна! Доча, Селянин за раритетами собралси, може, и табе диковину каку приобресть?
Одна из девиц, обсуждающих вопросы лепости дружинников, отозвалась томнокапризным голоском:
— Ох, батюшка, стосковалась я по цветочку аленьку!
Подружки княжьей дочери дружно прыснули, среди дружинников раздались гоготливые смешки. Князь сурово глянул на довольно выглядевшего Селянина.
— Оттаскать бы тя, Микола, за язык — бушь знать, кому балякать сказы сексуяльного характеру. Пшел прочь, и штоб к вечеру посол у меня тут гоголем пел!
***
Обычные люди на Ведьмово Торжище не ходили по причине полного отсутствия желания быть съеденным, случайно покалеченным, обматерённым или, всего хуже, облапошенным созданиями, именуемыми нечистыми. Что нечистого может быть, к примеру, в русалке или водяном, никто объяснить не потрудился, однако принято так в народе: нечистые — и всё тут. Микола Селянин, однако, к обычным не относился — лез на рожон, пытливо выпытывая у продавцов секреты, отчаянно торгуясь и заглядывая за прилавок всякий раз, когда подозревал возможность скидки. Устим Прокопыч, княжий держатель кошеля, по дороге на Торжище напустил на себя важности, пытаясь скрыть тряс поджилок, однако как только колдун пришёл на большую сокровенную поляну в лесу, где велось великое менище, сразу стало не до суеверного страха — держись только за кошель! А и кто ожидал, что будет ещё хуже, чем в ярмарочный день: крики, визги, хрюканье, смех, давка, толкотня, свист свирели, перекрывающий разноголосый гомон… И продавцы, и покупатели разнились друг от друга так сильно, что Прокопыча, непривыкшего к виду спорящих чёрта и размалёванной девицы с козлиной бородой, вначале стошнило, но затем он вспомнил o служебном долге и решил держаться профессиональной невозмутимости — то есть денежной сумы.
— Дядь, дай рупь, дядь, дай рупь, дядь… — К рукаву прицепился облезлый одноглазый кот, с нездоровым блеском в оставшемся веретёнообразном зрачке — видимо, распознал звериным нюхом башляльщика.
— Брысь!
— Купи трын-траву, увжаемый! Хрраша трравкт! А? — Узловатые пальцы обхватили плечо казначея, пахнуло конским навозом и мертвечиной. Устим с негодованием обернулся и тут же спрятал негодование обратно — на него пытались смотреть огромные глаза на худом морщинистом лице, а попыткам мешали суровые нитки, которыми веки были пришиты к щекам.
— Хей-хей-хей! А ну, покаж! — пришел на выручку Селянин.
— Мкол? Тыбе нче не дам! — отступил назад зашитый.
— Ха! Не, ты токмо глянь, честной народ, опять гашиш втюхиват! Тьфу, вурдалачье племя! Давай-давай, топай отседа, не то старшине пожалуюсь!
— Индыр, индыр, ч-ч, Салайнин! — Дорогу магу преградило огромное волосатое чудище, от прелой шерсти которого поднимался вонючий дух — Айдын колброт?
— Гыга, ч-ч, Мрва! — приветливо откликнулся Микола и повертел загадочно в воздухе пятернёй — Айдын уйтун херрва!
— Пфф, — угрюмо отозвалось чудище и освободило дорогу. (авт. перевод: «Всех благ, Селянин! Человека продаёшь?» «Тех же благ, Мерва! Продаю ему впечатления!» «А, ну-ну…» (тролльск.))
— Об чем обчалися? — поинтересовался княжий казначей у колдуна.
— Пожрать хотел, горемыка, а хде трактир, не ведал, — отмахнулся Микола и тут же восторженно завопил, — Ай, кузяво! Дай денежку, Устимка, ох-тыж-блинку поду куплю!
Микола напористо двигался по торжку, бранясь, смеясь, громко разговаривая со встречными на дюжине незнакомых языков и скупая
