на мосту через Одер. Одну полуторку поперёк моста развернуло. Колесо у ней, что ли, лопнуло? Наша машина как раз позади аварийной была. Я в кузове кровью истекаю, со мной ещё двое раненых. А тут откуда ни возьмись «Виллис» с полковником вперёд протискивается. Полковничий шофер высунулся из окна, орёт, кулаком машет, мол, дайте дорогу, иначе под трибунал пойдёте. А девушка-регулировщица молодец, не дрогнула, мигом ситуацию разрулила. Туда-сюда флажками по сторонам — пару «буханок» в сторону отогнала, мотоциклетку отправила путь расчистить, и дорога зажила, задвигалась.
А машину с ранеными она вперёд полковничьей пропустила. О как бывает! — Он многозначительно поднял брови, выказывая уважение к моей бывшей профессии. — Знал бы я, кто та регулировщица, в ноженьки бы ей поклонился. Да разве на фронте кого найдёшь? Сама знаешь, отвернёшься, а человека уж нет. — Он вздохнул, а я согласно покивала головой, но промолчала.
Я отлично помнила тот инцидент в мельчайших подробностях. Мало того, полковник таки пожаловался моему начальству, и комбат взгрел меня по первое число за дерзость и несоблюдение субординации.
Несмотря на усталость, от разговора с завхозом хотелось запеть, как бывало на фронте в минуты затишья, когда рядом друзья и подруги, в руках котелок с кашей, а в роще заливается соловьиный хор.
Дома я кое-как перекусила и сразу рухнула на кровать, жалобно скрипнувшую под моим весом. Если лечь на бок, то сквозь тонкий матрац в тело впивались острые пружины. Мне не удалось раздобыть лучший матрац, но и этот казался мне пуховой периной принцессы на горошине.
Наверное, я задремала, потому что в сознание словно ниоткуда проник дробный стук в дверь. Я отмахнулась от него, как от назойливой мухи, но стук не прекращался, мало того, к нему прибавился высокий женский голос:
— Антонина, откройте пожалуйста, это я, Рая.
Какая такая Рая? Что ей надо? До меня не сразу дошло что Раей звали захватчицу моей прежней комнаты.
Безотчётным движением я пригладила волосы и села на кровати:
— Входи, не заперто.
Рая прижимала к груди свёрток и без перехода протянула его мне:
— Это вам. Я, честное слово, не носила. Мама от меня прятала, а я сегодня бельё перебирала и нашла.
Её щеки пунцово зарозовели. Она сделала шаг вперёд и положила мне на колени моё тёмно-синее шерстяное платье с широкой белой полосой отделки ворота. Я надевала его в театр или кино.
— Спасибо. Ты проходи, Рая, садись, — я обежала взглядом полупустую комнату без единого стула, и предложила, — вон, хоть на подоконник, он широкий.
— Там ещё коробочка. — Пристроившись на подоконнике, Рая сложила руки на коленях и выжидающе наблюдала, как я открываю жестяную коробку из-под монпансье.
Бусы! Бабушкины бусы! Как я могла про них забыть? Вспыхнув от радости, я достала багряную нитку кораллов с тусклой золотой бусиной посредине. В детстве я любила вертеться перед зеркалом, прикладывая бусы к себе и так, и этак, и бабуся не выдержала:
— Забери, Тонечка, себе. Я всё равно не ношу. — Она вздохнула. — Когда-то, ещё в гимназии, их подарил мне твой дедушка. Храни теперь ты. Мы жили очень бедно, и в гимназию меня зачислили на казённый кошт как отличницу. А семья дедушки была состоятельная. Ох, как они противились нашему браку! Думали выбрать невестку побогаче. А потом началась революция и деньги перестали иметь значение. Вот только бусы на память и остались.
Тогда мой ум занимал красивый мальчик из старшего класса (на поверку от оказался напыщенным и глупым) и поступление в педагогический техникум. Я положила бабусин подарок в коробочку, засунула в шкаф и достала лишь один раз — надеть на выпускной бал.
Улыбаясь, я приложила бусы к себе, и они с прохладной мягкостью скользнули по шее, словно меня погладила бабушка.
— Вы не обижайтесь на маму, Антонина Сергеевна, — жалобно сказала Рая. — Мама хорошая, просто очень несчастная из-за войны. — Я хотела возразить, что война всем принесла много горя, но Рая меня опередила и торопливо пояснила: — Нас папа бросил. Нашёл себе на войне какую-то медсестру. Даже в письме не сообщил. — Рая понурила голову и стала внимательно рассматривать свои ногти. — Нам написала она, его новая женщина, чтоб отца не ждали, потому что он любит только её.
Сквозь монотонный голос Раи наружу прорвалась затаённая боль. Я подошла к подоконнику и села рядом с ней.
— Я тоже знала девушек, которые разбивали чужие семьи. Их называли походнополевыми жёнами, сокращённо ППЖ. Войска — это люди, понимаешь, много людей, сотни тысяч, миллионы. Там смерть, там боль, и каждый день может стать последним в жизни, поэтому сознание меняется. Есть стойкие, а есть слабые духом. Не все могут выдержать разлуку. Дом далеко, а однополчане близко, вот некоторые и поддаются искушению.
— И всё равно, нельзя становиться предателем, — упрямо сказала Рая. — Лучше бы его убили.
Я охнула:
— Как можно, Рая! Ты что, его совсем не любила?
— Любила. — Она резко качнулась вперёд и обхватила ладонями колени. — Я его очень сильно любила. Он работал слесарем на электроламповом заводе и иногда приносил домой обрывки проволоки. Такой мягкой, тоненькой. Вечерами мы с ним сидели за столом и крутили из проволоки человечков и фигурки животных. Только у меня получалось плохо, а он смог сплести целый игрушечный огород с лошадками, кроликами и даже с петухом.
Я обратила внимание, что Рая называет отца только «он» и ни разу не сказала «папа».
— А я своего папу вообще не знала. Он умер ещё до моего рождения, совсем молодым. — Я положила руку Рае на плечо. — И не представляю, как иметь папу. Знаешь, я бы согласилась, чтобы папа нас оставил, если бы хоть раз, хоть один вечерок пришёл ко мне на несколько часов и скрутил фигурку из проволоки. Я бы её хранила. Мы не в состоянии изменить события и не в ответе за поступки других людей, но мы можем простить.
Собираясь с мыслями, я посмотрела в окно на летящие облака и сказала то, что тщательно хранила в тайне:
— У меня тоже был один очень дорогой человек. Лучшей разведчик в полку, весёлый, образованный, искренний. Мечтала, что закончится война, мы поженимся, поедем к нему в Новосибирск, я пойду работать в школу, а он вернётся в родной институт преподавать. Он обещал, что всегда будет рядом. Обещал.
— А потом? — Рая осторожно прикоснулась к моей руке. — Что случилось дальше? Он погиб?
Мои губы непроизвольно сложились в усмешку:
— Жив, здоров и в меру упитан. А дальше выяснилось, что у него в каждом полку
