пойдет на пользу, и Умножение не замедлит последовать.
Йерун купил жареных каштанов и угостил своих новых друзей, так что они с удовольствием ели каштаны на углу переулка и наблюдали, как у рядов, где продавали металлическую посуду, умножено отражаясь в боках кастрюль, сковород и горшков, бранила на чем свет стоит злополучного Спелле Смитса прекрасная Аалт ван дер Вин.
Но вот из одного переулка вышел господин прекрасного сложения, со светлыми, едва тронутыми благородной сединой волосами. Это был Гисберт Тиссен, глава медицинской гильдии.
– Как вы посмели, Спелле Смитс, докучать молодой девушке? – возмутился Гисберт.
– Вот я и говорю! – подбежала служанка, на ходу дожевывая пирожок и вытирая жирный рот. – Да как только глаза его бесстыжие не лопнут! А что он натворил-то?
Если со Спелле Смитсом Аалт ван дер Вин держалась дерзко, то при виде Гисберта Тиссена она смутилась, опустила глаза и слегка покраснела.
Она находилась в весьма затруднительном положении.
Сердце Аалт ван дер Вин по-прежнему принадлежало тому, кто надел на нее желтые башмачки. Но где он сейчас и встретятся ли они когда-нибудь? Сколько ей ждать и на что надеяться? Главная задача девушки, знаете ли, – удачно выйти замуж. А как это сделаешь, если возлюбленного нет как нет и надежда на его появление тает с каждым днем? Поэтому Аалт ван дер Вин благоразумно не спешила отказывать Гисберту Тиссену. Что касается ее отца, то он в простоте души считал этот брак делом решенным.
Не дожидаясь, пока Гисберт Тиссен начнет ей выговаривать за легкомыслие, Аалт ван дер Вин объявила:
– Хочу на овечек посмотреть!
– Да мыслимое ли дело для барышни толкаться среди скотоводов! – возмутилась служанка. – Они все чумазые, а от овец дурно пахнет.
– Но они такие хорошенькие! – возразила Аалт.
Гисберт предложил ей руку, и они чинно, ни дать ни взять супружеская пара, двинулись вдоль рядов к скотному рынку, что размещался недалеко от городских ворот.
Петер даже рот разинул, и недожеванный каштан хорошо был виден всякому, кому пришла бы охота на него взглянуть.
– Похоже, Аалт ван дер Вин действительно выходит замуж за Гисберта Тиссена, – заметил Йерун.
– Но как такое возможно, если на самом деле она любит нашего Петера? – возмутился Йоссе. – Все прочее противно небесному установлению! Потому что небесное установление в том и заключается, что мужчину влечет к женщине, и наоборот, от чего проистекают различные прекрасные вещи, в том числе музыка, а этот Гисберт хоть и приятный господин, но никакой музыки от него однозначно не проистекает.
– В таком случае догоним их и выясним всю правду, – предложил Йерун.
Йоссе сунул каштаны в карман, и все трое пошли вслед за Гисбертом и Аалт, толкаясь в толпе и поминутно наступая кому-то на ноги.
Аалт же размышляла о том, что приближается день, когда придется сказать окончательное «да» Гисберту, чего ей почему-то очень не хотелось делать, и она то погружалась в печаль, то вдруг принималась болтать о разной ерунде, а Гисберт полагал, что все это проистекает от стеснительности девичьего сердца и слабости женского ума, и в ответ лишь молча улыбался.
И вдруг перед ними предстали братья Арифметики и с ними Йерун.
– Ой, жаба! – закричала Аалт. – Она ученая? Почему на ней платьице? Она кушает каштаны? А как вы ее этому научили? А она умеет что-нибудь говорить? Можно подержать ее за лапку?
Жаба молча нырнула обратно в карман Йоссе, а Петер Схейве из Маастрихта вышел вперед и проговорил:
– Должно быть, барышня Аалт ван дер Вин, вы забыли меня, если при нашей встрече так живо интересуетесь жабой.
Вместо ответа Аалт схватила его за руку и закричала:
– Бежим!
И помчалась вперед, волоча за собой Петера, а Гисберту только и оставалось, что смотреть, как мелькают в воздухе желтые башмачки.
– Вот прямо так и убежала? – переспросила Алейд ван дер Муннен, замешивая тесто. Она очень была занята на кухне, и хоть у нее были две дочери и приходящая служанка, пироги предпочитала готовить сама. Йерун стоял у нее за плечом, вытягивая пальцами маленькую колбаску из готового теста – он любил пожевать сырое. Мать не разрешала, говорила, что от колбаски сырого теста все кишки в животе склеятся между собой, и для того чтобы, их разлепить – придется съесть целый горшок свиного жира. А это очень дорого и ужасно противно.
Но Йерун и в детстве этому не верил и тихонечко, левой рукой, продолжал тягать тесто.
– Когда Аалт ван дер Вин увидела этого Петера, она даже в лице не изменилась, – сказал Йерун. – Вот это меня и убедило в истинности ее любви. Ведь если бы она была перед ним виновата, она бы сделала такое лицо, – он вытаращил глаза и раскрыл рот: как бы в ужасе. А если бы он был ей противен, она бы сделала такое лицо, – он скривил губы на сторону и прищурился. – А если бы она вообще его забыла, она бы сделала такое лицо… – Тут Йерун поджал губы и устремил взгляд куда-то на колбасу, подвешенную к потолку в углу кухни. – Но ничего подобного она не сделала.
– Что, ничуточки не удивилась? – переспросила мать. – Ведь они почти год не виделись!
– Даже больше года, – подтвердил Йерун. – Но ей хоть бы хны. «Ах, – говорит, – какая милая у вас жаба в платьице!»
– А у него правда была жаба в платьице?
– Правда.
– Тьфу, – плюнула мать, – как можно такую мерзость при себе носить?
– Он завернул ее в листок, вырванный из книги, поэтому она не была такой уж мерзостью, – ответил Йерун.
– Ну не знаю, – сказала мать, налегая на тесто. – У них эти лапки… как у младенчиков. Нет, как у насмешки над младенчиками.
– А потом они как побегут! – сказал Йерун. – Аалт схватила Петера за руку и помчалась, как заяц от гончей.
– Ну надо же!
– Служанка – та, что вечно ходит за Аалт, – хотела было их нагнать, да куда там! Скакала и прыгала, бедная, запнулась о камень и растянулась во весь рост. Голову разбила.
– А Гисберт что?
– Гисберт же врач, он сразу начал осматривать больную, считать ей пульс и рассуждать, не следует ли применить пиявки.
– Да что с этими людьми! – в сердцах бросила Алейд. – От него невеста убежала, а он про каких-то пиявок рассуждает…
– Гисберт, скорее всего, не понимает, что Аалт убежала. Ему могло показаться, что она просто решила немножко побегать.
– А это не так? – спросила мать, внимательно всматриваясь в младшего сына.
Может быть, оттого, что
