За что следует возблагодарить господ Сомерсета и Клиффорда'.
'Все наши враги?' - спросило дитя, утратив интерес к неприглядным трофеям, помещенным так высоко, что ему сложно было их подробно рассмотреть.
'Все, за исключением одного, Эдуард', тихо ответила его мать. 'Все, за исключением Уорвика'.
'И Эдуарда Марча тоже, госпожа', напомнил Сомерсет. 'Старшего сына Йорка не было в замке Сандл, не было его и в Ладлоу'.
'Жаль', сжато процедила Маргарита, пожав плечами. 'Но он не представляет угрозы, мальчишке всего восемнадцать или около того, как я помню. Уорвик... Уорвик - враг'. В ее темных глазах заблистали искры. 'Я бы отдала половину всего, что у меня есть, чтобы увидеть также его голову, венчающую Миклгейтские ворота'.
'Госпожа, я оставил место еще для двух голов'. Клиффорд опять взмахнул рукой. 'Между Йорком и Рутландом... для Уорвика и другого сына Йорка'.
При упоминании имени Эдмунда Рутланда ироническая ухмылка исказила губы Сомерсета. 'Я удивился, господин Клиффорд, вашему решению, - поднять голову Рутланда здесь в Йорке. Думал, может быть, вы пожелаете видеть ее над въездными воротами собственного замка Скиптон... в память о доблестном поступке, достойно совершенном'.
Лицо Клиффорда окрасилось темным, опасным оттенком красного, и нервный шелест смеха, прошуршавший по стоявшим рядом людям, резко смолк.
'А как насчет Солсбери?' Голос играл густыми переливами, хрипел раздраженным оскорблением человека, чувствующего себя несправедливо обвиненным, но находящимся в силах отыскать немногих, готовых сразиться за его дело. 'Когда Солсбери оказался пленен, через несколько часов после боя, вы и Нортумберленд всю ночь обсуждали, принять ли сумасбродную цену, им предложенную за свою жизнь, а потом отправили его на плаху на следующее же утро, стоило Нортумберленду решить, что скорее у него будет голова врага, чем золото того. Чем смерть Солсбери отличается от смерти Рутланда, осмелюсь вас спросить?'
'Если мне следует объяснять это вам, мой господин, боюсь, что вы не поймете', ответил с издевкой Сомерсет, и рука Клиффорда опустилась к рукояти меча.
Маргарита пришпорила скакуна, оказавшись между оппонентами. 'Господа, успокойтесь! Мне нужны вы оба; я совсем не хочу, чтобы вы убили друг друга, не сейчас, пока Уорвик еще дышит. Что же относится к этим нелепым спорам о Рутланде, важен сам факт его смерти, а не способ, благодаря которому она произошла'.
В этот момент к ним подъехал сын королевы, тут же ухватившись за поводья ее коня, столь внезапно, что ошарашенное животное шарахнулось, накренившись к жеребцу Сомерсета.
'Матушка, мы можем не поехать в город сейчас? Я проголодался'.
Маргарите стоило определенных усилий успокоить своего скакуна, но даже если она оказалась раздражена неуместным вмешательством своего ребенка, то это не отразилось ни в ее лице, ни в ее голосе.
'Конечно, Эдуард. Нам следует поехать немедленно'. Она вскинула голову,бросив прощальный взгляд на головы над Миклгейтской заставой.
'Йорк хотел корону. Я бы посмотрела на него в венце. Сделайте соломенную, господин Клиффорд, и наденьте на него'.
Глава четвертая
Лондон
Февраль 1461 года.
Одна, опустившись на колени перед озаренным свечой алтарем капеллы Святой Девы в соборе святого Павла, Сесиль Невилл перекрестилась, потом склонила лицо в ладони и заплакала.
Сопровождающие ее ожидали за стенами, чтобы обеспечить безопасность на обратном пути в замок Байнард, дворец семьи Йорков, находящийся с юго-запада от собора, на берегу Темзы. Сесиль пришла в собор святого Павла с пристани, где попрощалась со своими двумя младшими сыновьями, в целости взошедшими на борт корабля, отправлявшегося в Бургундское королевство. Мальчики были растеряны, только что подняты со своей постели в замке Байнард, но возражений не выражали. Через семь недель после случившегося в замке Сандл, страх ни на миг не переставал мучить обоих детей. Страх того, что в один прекрасный день, ланкастерцы явятся и за ними. Сейчас это должно было произойти. Им не надо было говорить об этом матушке, опасающейся угрозы их жизням, они и так знали, не меньший страх мог вынудить ее отослать их из Англии.
Сесиль предпринимала такие отчаянные шаги, напуганная новостями. Городской совет проголосовал вечером за открытие ворот приближающейся армии Ланкастеров. По правде говоря, она уже четыре дня знала, что к этому все идет, - к маленьким мальчикам и верному оруженосцу, отплывающим с приливом в Бургундию в поисках укрытия. Не существовало другого развития событий, доступного для нее, с тех пор, как Лондона достигло известие о поражение Уорвика в битве при Сент-Олбансе, в каких-то двадцати милях севернее города. Лондон погрузился в тревогу. Все слышали рассказы о жестоких деяниях, совершаемых мародерствующей армией Маргариты, состоящей из пограничных наемников и шотландцев. Она дала обещание разрешить грабеж, заменивший бы оплату услуг, и, однажды, южнее реки Трент, солдаты поймали королеву на слове, что обернулось зверством, не встречающимся в исторической памяти Англии. По мере продвижения войск на юг, за ними тянулся след опустошения на целых тридцать миль в ширину, и разгром Ладлоу тускнел перед падением Грэнтема, Стамфорда, Питерборо, Хантингтона, Ройстона.
Список взятых городов казался бесконечным, постоянно протягивавшимся на юг, все ближе придвигающимся к Лондону. Устрашенному населению в пути ланкастерской армии виделось, что половина Англии исчезает в огне. Каждый слышал и делился историями о зверствах, сожженных городках, разграбленных церквях, изнасилованных женщинах и убитых мужчинах. Их детали преувеличивались и приукрашались каждым новым рассказчиком до тех пор, пока лондонцы не убедились, что столкнулись лицом к лицу с участью, превосходящей по ужасу ту, что грозила Риму со стороны гуннов.
Лондон не ожидал от Уорвика поражения. У него здесь всегда существовала свита из сторонников, в свои тридцать два он уже был прославленным воином, другом иностранных государей, человеком, окруженным роскошью, которой мог позавидовать даже король. Город вздохнул с облегчением, когда Уорвик проследовал на север,
