Ты какой-то неправильно правильный, — вздохнула, замялась.
— Что? — не разобрал пастух.
— Спасибо. Воду за собой закрыть не забудь, а то хозяйка заругает.
— Ладно. Ты, это, спи. Я как искупаюсь, пойду работу искать. Никуда не уходи, хорошо?
— Хорошо, — Серебрянка скрестила за спиной пальцы — ей до смертной истомы хотелось поглазеть на Сухое Море, да прощупать, как через него можно перебраться.
Мыться в купальне оказалось весьма приятным делом. Вода и впрямь бодрила холодом, но Выпь быстро притерпелся. «Пена» на вкус звучала прегадко, зато хорошо справлялась с грязью, здорово щипала глаза и поврежденную кожу. Поглядывая в отполированный лист, Выпь стальной травой отскреб щетину. Как он успел заметить, в Городце мужчины не носили ни усов, ни бород.
По-хорошему, одежду тоже стоило сменить — то, что было ладно в дороге и под открытым Пологом, здесь, среди непомерно разросшихся Домов, смотрелось странно. Выпь выделялся, а этого ему совсем не хотелось.
После мытья, хмурясь, подсчитал оставшиеся дарцы. В становье говорили, что стол в Городце больших денег стоит. Следовало как можно скорее сыскать себе занятие.
Покинув Гостиный Дом, Выпь постарался запомнить вытесненные на лбу Дома знаки, огляделся, запоминая месторасположение. Он хорошо ориентировался на каменистых просторах и холмах, но Городец казался ему запутаннее Самантовой рощи.
***
В Городце темнело скорее, чем на открытых пространствах. Выпь только успел отметить наступление сумеречья, как затеплились, разгораясь ярче и ярче, многочисленные лампы, вживленные в стены Домов и закрепленные на верхушках невысоких, идеально прямых деревьев. Колбы были изготовлены из странного цветного стекла, отчего неприглядные улицы Городца вмиг приобрели сочную, густую расцветку.
Выпь остановился, с восхищением наблюдая игру красок и огня на полированных дорогах и лоснящихся боках тахи, превращающую Черный Городец в сияющую драгоценность. Так красиво не горел даже Провал в разгар красной, когда душная пасть его полнилась крылатыми мерцающими тварями и сама вода была словно светящееся молоко.
Око прошло. Для Выпь оно оказалось заполнено бесконечной ходьбой, куда более изматывающей, чем долгое движение по холмам, бесконечными людьми и собственными отчаянными попытками не заблудиться. Пастух не разумел грамоту, поэтому искать работу пришлось, спрашивая горожан. Многие отмахивались и шли дальше, кто-то смеялся и предлагал нескромное, но нашлись и такие, кто подробно, буквально на пальцах, разъясняли парню, куда и к кому можно обратиться.
С голосом была беда. Не желая испугать или покалечить, Выпь говорил тихо — но в общем шуме его не слышали, не понимали. Злились на странного парня, отвлекающего от дел. Тогда пастух заговорил громче, при этом сдерживая в горле тянущийся откуда-то из-под груди смертельный рокот. Держал, как на тугой короткой привязи, почти видел перегородку, отделяющую его настоящий голос от того, которым он разговаривал с людьми. Препона ощущалась тонкой, еле прочной, готовой лопнуть в любой момент. Выпь, страшась этого, старался урезать беседы.
Под веко у него болело горло, от шума и новизны Городца он словно ослеп и оглох. Хотелось есть. Не отпускала подспудная тревога за Юга, беспокойство за оставшуюся на целое око одну Серебрянку.
В добавление ко всему, он все-таки заблудился.
Не желая сдаваться, коря себя за то, что не спросил имя Дома у хозяйки, Выпь упрямо бродил извилистыми улицами, упорно выглядывал знакомые ориентиры и, наконец, наткнулся на ту самую плиту, у которой они стояли прозаром. Обрадовался. Зашагал увереннее.
Когда переходил широкую гладкую дорогу, едва не угодил под копыта тахи. Всадник резко и умело развернул повод, тахи взвизгнул и встал как вкопанный.
Его приглушенно окликнули:
— Выпь, ты совсем на голову больной?!
— Юга?
Всадников оказалось двое. Тот, что сидел позади, стянул шлем, уличные огни захлебнулись в черной массе волос. Юга спешился, что-то сказал удерживающему тахи наезднику — тот молча нагнул голову, забрал шлем и послал скакуна вперед.
— Ай, холодно-то как вблизи Моря делается, — рассеянно протянул подкидыш, тут же спросил, избегая прямого взгляда, — ты как, нашел себе что-нибудь?
— Ага, — Выпь с радостью понял, что Юга вроде как успокоился и затевать новую свару не собирается, — а ты?
— Поздравляю. У меня завтра смотрины назначены. Думаю, сработаемся.
Не глядя друг на друга, зашли в Дом.
— А-а-ах, добрый вечер, гости дорогие, — едва не подавившись зевком, приветствовал их сменивший за стойкой хозяйку молодец, по виду — ее же сын, — а что, маленькая ваша в Городце останется?
Парни застыли.
— То есть? Ушла она?
— Ну да, как огни зажглись, так вниз спустилась, а здесь ее уже ваш дядька ждал. Или не сказал вам?
У Выпь словно пережало горло. Юга упреждающе сдавил ему кисть раскаленными пальцами и безмятежно-зло поинтересовался:
— И куда они, интересно… Направились?
Собеседник добродушно улыбнулся:
— Да девчоночке вашей все не терпелось на Море взглянуть, он, я слышал, и обещал ее первым делом туда свести. Вот, записку вам оставила.
Радостно извлек из-под стойки плоский камень, услужливо протянул.
Спутники переглянулись.
Юга ударил ладонью по стойке, заставив хозяйкиного сына шарахнуться от неожиданности. Развернулся на выход, бросив спутнику:
— Пошли. К Морю тут одна дорога, глядишь, нагоним.
***
…усталость как рукой сняло. Оба шли, почти бежали по улице, и Выпь даже не удивлялся, как ловко ориентируется Юга.
— И поздно уже, видоков нет, спросить бы кого…
— Есть, — хрипло возразил пастух.
— Где?!
Выпь молча указал на ближайший сонный Дом.
У Юга вспыхнули черным огнем глаза.
— Молодец, соображаешь! Ну-ка, спробуем, как оно получится… — воровато огляделся, быстро прижал ладонь к теплому грязному боку.
Зажмурился.
С досадой прикусил губу:
— Шуганый он какой-то, весь образами забитый, мне и надо всего-то один вычленить… Ну, а если так испробовать, — приник к Дому спиной, коснулся — с опаской — стены затылком.
Выпь вздрогнул. Почудилось, что не ветром случайным, сами по себе зашевелились волосы, влились в бок Дома…
— Есть! — прошептал Юга, рванулся прочь от стены и кинулся вниз по улице.
Пастух, не спрашивая, спешил следом. Юга бросался от Дома к Дому, одни еле мазал пальцами, к другим прижимался спиной, волосами — и тут же срывался. От некоторых, едва задев, отскакивал, шипя сквозь зубы:
— Мертвый камень… Понаставили тут…
Взгляд у него сделался неподвижным, глухим.
На каком-то перекрестке замялся, затоптался, потом рванул в арку, образованную слившимися, лезущими друг на друга Домами. Уличных огней здесь почти не было, зато был какой-то желтый мужичок в хорошей, нарядной даже одеже, при виде резвых парней вжавшийся в бок мертвого Дома.
Юга без предупреждений и объяснений зарядил мужику в нос, схватил за грудки:
— Девчонка где?! Что с ней сотворил, урод?!
— А-а-а-ы… — человек был бел как в-тени-толкай, стучал зубами