них дно.
Белладонна выдергивает наушники, не переставая за мной наблюдать. Впрочем, как и я за ней.
— Вам не говорили, что подкрадываться не хорошо? — делает мне замечание и отворачивается к плите.
Только сейчас мой нос улавливает запах еды. Не знаю, какое зелье она там варит, но пахнет аппетитно.
— А что, ясновидящая не видит… — опускаю взгляд на ее миниатюрную попку, спрятанную в шорты, … — спиной? Или не распознает приближающиеся энергетические потоки?
Она поворачивается с выражением на расписном лице, в котором отчетливо читается: «Ты идиот?».
— По-вашему, на мне установлены датчики движения? — выключает плиту. Усмехаюсь. А эта проныра за словом в карман не полезет. — Мы такой мизерной информацией не обладаем. Мы смотрим глобальнее.
Хочу открыть рот, чтобы задаться волнующим меня вопросом о том, каким чудом я здесь оказался, но не успеваю, потому что меня прошибает ознобом и очередным тянущим спазмом.
— Вы куда? — слышу в спину.
Я вылетаю из кухни как пробка из теплого шампанского.
В прихожей рыскаю по полу, отыскивая свою обувь. Если я сейчас же не свалю, то нагло обесчестю унитаз Белладонны, чего делать мне совершенно не хотелось бы.
Что я вчера мог такого сожрать? Никогда со мной подобного не происходило. Неловкость происходящего усиливает безвыходность моего положения. Искры сыплются из глаз, когда терпеть становится невозможно.
— Можно воспользоваться вашей туалетной комнатой?
Замечаю, как насмешливо дергается бровь Белладонны, но зацикливаться на этом у меня нет времени и терпежа. Если она мне откажет, то… черт, тогда не знаю, что я сделаю, поэтому, если она действительно умеет считывать информацию, то пусть лучше считает её правильно и благоприятно для меня.
— Можно. Прошу, — показывает на дверь рядом с кухней.
— Спасибо, — пулей устремляюсь в туалет и закрываю за собой дверь на замок.
Думать о стеснении и абсурдности положения мне некогда, когда взрыв обещает быть мощным.
Я Миронов Илья Иванович, доцент кафедры «Экономика и управление на предприятии», руководитель успешно развивающейся компании, человек, имеющий квартиру в престижном районе Москвы и трусы за тысячу баксов, сижу на старом унитазе в какой-то халупе и думаю о том, когда моя жизнь превратилась в дерьмо. В буквальном смысле.
Несмотря на то, что эта квартира слезно просит качественного ремонта, здесь чисто. Еще будучи на кухне, я успел заметить, как блестят начищенные поверхности. Как ни странно, но чувства брезгливости у меня нет. Возможно, я еще не совсем зажрался и не испортился деньгами, а возможно, в меня слишком проросло мое детство, в котором был точно такой же унитаз и наставленные на стиральную машинку разноцветные тазы.
— Вставайте в очередь, Степан Васильевич. Туалет занят, — прислушиваюсь к шепоту за дверью.
Какой еще Степан Васильевич? В квартире еще кто-то проживает? Муж, брат, отец?
— Илья Иванович, как у вас дела? — слышу бодрое.
Что?
— Эй! — кричу. — Вы что, стоите под дверью?
— Нет! Что вы?! — врет.
Вот мерзавка. Я теперь расслабиться не смогу. Какого черта она стоит под дверью?
— Отойдите немедленно и не подслушивайте, — злобно рычу и сжимаюсь в комок от нахлынувшего очередного спазма.
— Да что мне заняться больше нечем? — возмущается мерзавка.
Ну и гадина. Стоит ведь.
— Вот именно. Ммм…— стону.
— Вам плохо? Илья Иванович, может помочь?
Да она сдурела, что ли?
— Просто отойдите от двери, — сквозь стиснутые зубы воплю я.
— Это у вас чакры, Илья Иванович, зашлакованы, — не унимается шарлатанка. — Вашему организму необходимо очищение. Многие клиенты в моем доме ощущают спокойствие, благодать и расслабление.
Да заткнись ты уже!
— Нельзя накапливать негативную энергию в себе, Илья Иванович. Ей нужен выход, — хмыкает. Она что, ржет? — Нужно быть добрее, снисходительнее и благосклоннее. Особенно к некоторым вашим студентам, требующим особого внимания, — че? Что она несет? — Все ваши проблемы, в частности венок безбрачия, от того, что вы слишком высокомерны и заносчивы. С вами сложно найти общий язык, договориться. Да взять хотя бы вашу студентку Решетникову Яну, ой… — замолкает.
— Что? — а вот тут поподробнее. Я даже забываю, что вообще делаю, сидя на унитазе. У меня действительно есть такая студентка. — Откуда вы знаете имена моих студентов?
— Вижу! И не только это имя вижу, но и многие другие. Просто именно к этой студентке у вас предвзятое отношение, — и звучит так обвинительно. — А она девушка хорошая, ответственная…
— Да бездельница ваша Решетникова и проныра, — «такая же, как вы», — мысленно добавляю.
— Я не без… ой! — взвизгивает и замолкает в тот момент, когда мой живот жалобно стонет. — В общем, ваша проблема…
— У меня нет никаких проблем, — рявкаю я. Меня достал этот сеанс хренотерапии через дверь туалета. — Я вас убедительно прошу, отойдите от двери. Или… — вдруг догадка обрушивается на меня, — это вы наслали на меня порчу? Эй!
— Что? — оскорбляется голос по ту сторону. — Да за кого вы меня принимаете? Это мой дом и благоприятная аура так сказываются. А вы еще долго?
Да твою же маму!
— Долго! — ору я. — Сколько вы будете подслушивать, столько я здесь буду сидеть.
— Ну хорошо. Тогда желаю вам приятного времяпрепровождения.
Прислушиваюсь. Кажется, ушла.
Облегченно выдыхаю.
* * *
Стою под дверью, примкнув ухом к полотну. Сейчас, осуществив все свои дела, меня настигает неловкость, помноженная на жгучий стыд. Не нужно быть ясновидящей, чтобы догадаться, чем я здесь занимался. Да и времени, проведенного на унитазе, хватило для того, чтобы вспомнить, каким образом я оказался в этом месте, и от того мне постыднее вдвойне. Припер свою пьяную задницу, устроил дебош в подъезде, затем нагло заснул, а проснувшись, бессовестно засел в чужом туалете — падать ниже некуда, Миронов, но вдруг снизу помахали!
Честное слово, даже в самые безбашенные и лихие времена я не просыпался черт знает где, и уж тем более не прятался на унитазе от накатившего смущения. Сбежать и забыть сюда дорогу, как и постыдный этап в моей жизни — первое, что требует мое пошатнувшееся самолюбие. Вряд ли в обычном мире мы когда-нибудь встретимся с Белладонной и узнаем друг друга. Свалить, не попрощавшись, — единственный верный выход отсюда.
Стараюсь бесшумно открыть дверь. В небольшой проем просовываю голову и осматриваюсь.
— С облегчением!
