почему во Франции, Италии и многих других странах лучшие украшения носят распутные женщины.
В голубых глазах Альдо промелькнуло лукавство:
– Что? Разве в стране тюльпанов нет ни одной кокотки высокого полета? Ни одной первоклассной «цветочницы», увешанной жемчугами и укутанной в соболя, ведь в вашей стране ювелиры произрастают, как фиалки весной? Синьорина ван Зельден, вы меня удивляете.
– Если и так, я не хочу знать об этом, – с достоинством ответила девушка. – Что ответить по поводу гобеленов?
– Откажитесь. У нас их уже немало, да и места они много занимают. Не считая того, что моль просто обожает их.
– Хорошо. Я отвечу примерно так, как вы говорите.
– Кстати, от кого письмо?
Секретарша поправила очки, чтобы получше разобрать почерк:
– Мадам де... Габриак, кажется. Она, кстати, спрашивает, не собираетесь ли вы в ближайшее время в Париж.
В памяти князя-антиквара всплыло хорошенькое личико с немного искривленными зубами, но очаровательными ямочками. С тех пор как он занялся делами, количество женщин, считавших своим долгом информировать его о выгодных сделках, росло лестными для Морозини темпами. Он протянул руку:
– Дайте мне это письмо! Я отвечу сам.
– Как вам будет угодно.
Секретарша собралась уходить. Он задержал ее:
–Мина!
– Слушаю вас, господин Морозини.
– Я хочу задать один вопрос: сколько вам лет?
За стеклами очков в черепаховой оправе слегка приподнялись брови:
– Двадцать два года. Я думала, что вы это знаете.
– И уже год вы работаете у меня, если не ошибаюсь?
– Именно так. У вас есть ко мне какие-то претензии?
– Никаких. Вы – само совершенство... или, скорее, могли бы им стать, если бы согласились одеваться не так строго. Признаться, я не понимаю вас: такая молодая, живете в Венеции, где женщины кокетливы, а носите одежду английской учительницы. Неужели вы не хотите хоть немного приукрасить себя?
– Не думаю, что нашим клиентам понравится секретарша с манерами ветреницы...
– Зачем такие крайности? Но мне кажется, что чуть меньше строгости...
Он окинул взглядом тонкую и высокую фигуру Мины: тяжелые ботинки на низком каблуке из коричневой кожи, костюм соответствующего цвета, юбка которого доходила до щиколоток, удлиненный жакет с клиньями за спиной, по форме напоминающий пакет с жареной картошкой. Единственной деталью, оживляющей этот наряд, была кофта из белого пике с закрытым воротом. Что же касается лица – тонкие черты, светлая кожа, изящный нос, негусто усыпанный веснушками, – то его наполовину скрывали большие, блестящие на американский манер стекла очков, под которыми невозможно было разглядеть цвет ее глаз. Морозини успел только заметить, что они были темными, довольно большими и даже выразительными. И, конечно, никакого намека на косметику! Волосы Мины, роскошного рыжего оттенка, были гладко зачесаны, заплетены в косу и уложены в большой тяжелый пучок у шеи так, что ни один волосок ниоткуда не торчал. Короче, Мина ван Зельден могла бы быть вполне хорошенькой, если бы подавала себя иначе, но в таком виде она больше была похожа на строгую гувернантку, нежели на секретаршу князя-коммерсанта, столь же элегантного, сколь соблазнительного. Бесспорно, она добивалась большого успеха, работая с англосаксонской клиентурой, поскольку своим видом придавала некую солидность этому дворцу, дышавшему некоторой фривольностью; она внушала доверие.
Мина нисколько не обиделась на замечание хозяина, удовлетворившись возражением, что секретарше необязательно быть красивой, к тому же он, Морозини, нанимал ее не по этому признаку. И точка.
Однако появление Мины в доме Морозини произошло при довольно оригинальных и даже пикантных обстоятельствах. Выходя из церкви Сан-Дзаниполо, где проходила свадебная церемония, князь отступил назад, чтобы полюбоваться свадебным кортежем, и нечаянно толкнул кого-то, после чего услышал громкий крик. Обернувшись, он лишь успел заметить ноги какой-то женщины, опрокинутой им в канал деи Мендиканти, – это была Мина, которая одновременно с Морозини попятилась, чтобы рассмотреть мощную конную статую кондотьера Коллеоне, стоявшую у входа в церковь. Девушка упала в грязную воду канала.
Глубоко огорченный, Морозини поспешил к ней на помощь, подозвав Дзиана с гондолой, который ждал его неподалеку. Потерпевшую вытащили из воды, положили на дно лодки, и Альдо привез ее во дворец, где Чечина со знанием дела и свойственным ей усердием занялась девушкой. Ей удалось разговорить Мину и даже добиться откровенных признаний: юная голландка заливалась горючими слезами, оплакивая потерю сумочки, погрузившейся на дно канала вместе со всеми ее деньгами. Только паспорт, лежавший в чемодане, оставленном в маленьком женском пансионе, где Мина сняла комнату, избежал катастрофы.
Однако не существовало тревог и бед, с которыми не могла бы справиться толстая кухарка; искупавшаяся в канале девушка, наевшись миндального пирога и выпив кофе, стала воспринимать гостеприимную Чечину почти как мать. Та со своей стороны, растроганная жалким видом девушки и ее безупречным итальянским, решила взять в свои руки защиту ее интересов. Она отправилась к Альдо, чтобы выяснить у него, что можно сделать, чтобы помочь бедняжке...
К счастью, Морозини мог сделать многое. Он только что расстался со своей секретаршей, синьорой Раска, которая была склонна путать свои функции с обязанностями хранителя музея и ежедневно приводила во дворец своих многочисленных родственников, друзей и знакомых, чтобы они могли полюбоваться красивыми вещами, которыми торговал ее хозяин. Родственные чувства секретарши простирались так далеко, что она закрывала глаза, когда тот или другой из посетителей решал унести с собой на память какой-нибудь скромный сувенир. Поэтому, поговорив несколько минут с оправившейся от шока девушкой, князь понял, что склонен разделить точку зрения Чечины: помимо родного голландского Мина говорила на четырех языках. Что же касается ее познаний в сфере искусства, они были вполне приличными.
Решив, что их словесную дуэль пора заканчивать, Морозини оставил последнее слово за девушкой. Достав часы, он отметил, что время близится к полудню, взял с комода свои перчатки и шляпу, открыл дверь кабинета Мины и напомнил ей, что обедает с клиентом.
Его ждала пришвартованная у крыльца новехонькая моторка – красное дерево и сияющая медь! – она выглядела великолепно, хотя и достаточно непривычно.
Это была одна из первых моторных лодок, плававших по Лагуне. Альдо испытывал поистине детское наслаждение, управляя этой красивой игрушкой, почти такой же благородной, как и гондола, и подписанной мастером – Рива. Это укрепляло Морозини во мнении, что нужно идти в ногу со временем...
Он завел мотор и потихоньку отплыл от причала. Лодка прочертила на поверхности канала безупречную кривую, оставляя позади волну с тонким гребнем пены, затем направилась прямо к собору Святого Марка.
В этот апрельский день было свежо, пахло водорослями. Князь-антиквар вдохнул полной грудью морской ветерок, дующий со стороны Лидо, и
