способствовать ему в дороге. Однако сейчас эта устаревшая система уже в прошлом и между Самарой и Орском, который расположен в ста сорока милях за Оренбургом, курсирует volnaya potchta.
Все, что требуется нынче от проезжающего на почтовых станциях, это лишь попросить свежих лошадей. Они будут предоставлены либо немедленно, либо при первой возможности. Путешественник платит авансом по четыре копейки за лошадь на каждую версту.
Следующим утром меня разбудили, едва встало солнце. Закончив последние приготовления, я уселся в свои только что приобретенные сани, получившие необходимый ремонт, и выехал в сторону Смышляевской[10], где находилась первая почтовая станция на пути в Оренбург; от Самары она отстояла примерно на двадцать верст. Местность вокруг расстилалась абсолютно плоская и не вызывавшая ни малейшего интереса. Разбросанные там и сям редкие деревья своей неприютностью и наготой еще более подчеркивали общую безжизненность пейзажа. Повсюду, куда достигал взгляд, не было ничего, кроме снега. Признаки жизни отсутствовали, и только несколько унылых ворон и галок время от времени взлетали на пару секунд, чтобы размять крылья, а потом возвращались на свое прежнее место у какой-нибудь печной трубы, чтобы хоть немного согреться. Путь мой в точности напоминал дорогу между Сызранью и Самарой, потому что на самом деле зимой в России все места либо похожи друг на друга, либо скрыты от глаз под глубоким снегом.
Станционные домики на той дороге, по которой я ехал, отличались опрятностью и чистотой. Обстановка обычно включала в себя диван, набитый конским волосом, несколько деревянных стульев и цветные эстампы с изображением императора и других членов царской семьи, развешанные по стенам в попытке украсить помещение. В наличии к тому же имелась жалобная книга, куда любой путешественник мог записать свои обиды, если таковые были ему учинены. Потом жалобы рассматривались станционным смотрителем, чей долг, помимо основных обязанностей, также состоял в неукоснительности подобной ежемесячной процедуры. Ожидая замены лошадей на станциях, я иногда перелистывал страницы этой книги для любителей поворчать, а порой и сам добавлял туда что-нибудь. В основном пассажиры брюзжали по поводу дурного состояния лошадей.
Сразу после заката я прибыл в Бодровский[11], где задержался лишь для того, чтоб выпить пару стаканов чая и укрепиться духом против крепчавшего мороза, поскольку термометр показывал уже двадцать пять градусов ниже нуля (по Реомюру), после чего я выехал в сторону Маломальского[12], до которого оставалось двадцать шесть с половиной верст. Добраться туда я надеялся часам к девяти вечера, дабы успеть заморить червячка перед дальнейшей дорогой. Зимнее путешествие на санях пробуждает аппетит, и организм требует хорошей подпитки для поддержания жизненных сил. Правда, не стоит забывать, что в России довольно глупо строить планы, опирающиеся на часовой график. Туземцы здесь отличаются поистине магометанским безразличием к отсчету времени, и путешественник, хочет он того или нет, вынужден смириться и уступить своенравию их природы.
Неожиданно я услышал щелчки, похожие на пистолетные выстрелы, – звуки кнута, гулявшего по спинам моих лошадей, – и понял, что между ними и ямщиком возникло определенное недопонимание. Незадолго до этого повалил густой снег; в наступившей тьме я не видел даже спины своего возницы. Наши измученные лошади блуждали в разные стороны в тщетной попытке вернуться на укатанную дорогу, с которой они со всей очевидностью сбились. Возница слез с облучка, оставив меня присматривать за лошадьми, и теперь кружил подле саней в надежде отыскать дорогу.
Глава IX
Задержан снежной бурей – Чин – Русское любопытство – Консервативный смотритель – Генерал Крыжановский – Он говорит о моем владении русским языком – Отеческий интерес правительства к моим передвижениям – Россия и Китай – Ямщик-молодожен – Влюбленный верблюд
Все это время снег шел с такой неутомимостью, какая совершенно неведома жителям нашей страны. Сугробы вокруг саней росли с невозможною быстротой, и я подумал: если мы в скором времени не доберемся до станции, то будем похоронены заживо. 1де-то через полчаса ямщик мой вернулся и объявил:
– Не повезло вам, барин. Поворачивать надо.
– Ты же с пути сбился, – сказал я ему. – Как теперь обратную дорогу найти? К тому же мы где-то посередине, сам знаешь. Давай-ка лучше вперед.
Дорогу он все-таки нашел, но сани к тому времени так занесло снегом, что лошади не могли стронуть их с места. Мне оставалось только вылезти в сугроб и помочь ему толкать повозку. Наконец мы выбрались на проезжий путь.
Ямщик был несказанно удивлен моим поведением, поскольку русский джентльмен на моем месте предпочел бы, скорее всего, насмерть замерзнуть, чем физически потрудиться.
– Чего теперь делать будем, ваше благородие? – спросил возница.
– Вперед поезжай.
Однако в конце концов я понял, что это невозможно, так как дорога впереди оказалась занесена снегом в гораздо большей степени, нежели позади нас. С большой неохотой я велел ямщику возвращаться. Этому приказу он подчинился с великой радостью, а лошади, явно удвоив свои усилия, показывали, что им, как и вознице, тоже было известно о смене направления.
Зимой в этой части России нет ничего более обескураживающего для путешественника, устремляющегося к своей цели, чем частые снежные бури. Драгоценные дни проходят один за другим, тогда как любая попытка пробиться через буран почти наверняка приведет к вашей безвременной смерти в снежной пустыне, причем отъехать вы успеете очень недалеко.
Завидев нас входящими снова на станцию, смотритель добродушно рассмеялся и сказал: «Это вам еще повезло! Могли бы и в снегу заночевать».
Перед нашим отъездом он советовал остаться на ночь, однако я его тогда не послушал и теперь расплачивался за это.
Ему почему-то непременно хотелось узнать мой чин, а также voennye я или statsky. Записать мое имя он сумел далеко не с первого раза.
Пожалуй, ни в одной стране мира, где я побывал, любопытство не является столь характерной чертой, как в России. Происходит ли это от нехватки в обществе новостей и предметов для разговора, или такова природная особенность славянской расы, – трудно сказать. Любознательность прекрасного пола, которая в других странах считается наивысшим проявлением человеческой пытливости, во владениях русского царя значительно уступает этой черте у мужского населения. Разумеется, прежде всего я имею в виду низшие слои общества, а не высшие классы, среди которых, впрочем, эта особенность тоже до известной степени может удивить иностранца.
Станционный смотритель был убежденным консерватором и сильно грустил по старым порядкам, когда он мог требовать у путешественников подорожную или паспорт.
– Как же это? – говорил он. – Я ведь теперь даже не знаю, как и с кем обращаться. Того
