мире. — Это потому, что мы прошли через дольмен в Ведьмином круге. Это магия Поганого поля, — сказал я громче, хотя Честно́е Собрание преотлично меня услышало бы, прошепчи я Витьке на самое ухо.
— А вы сами-то… не исчезнете? — пробормотал Гуж.
— Надеюсь, нет. — Я нервно хихикнул. Лично у меня уверенности не было.
— А почему кинжал и шпага остались?
Я лишь сейчас понял, что по-прежнему сжимаю в ладони холодное оружие.
— Они не проходили через дольмен…
— О каком дольмене речь? — вопросила Марья.
Я собрался с мыслями и с достоинством сказал:
— Мы вам расскажем о дольменах, хотя это к нашему делу не относится. Но прошу сначала выдать какую-нибудь одежду. Не хотелось бы идти взрывать квест-башню в чем мать родила.
Глава 5. Подготовка к теракту
Дальнейшее превратилось в какой-то сюр.
Гужу велели принести нам шмотки, он ушел и как сквозь землю провалился — если такое возможно, когда ты и так под землей. Отсутствовал он ужасно долго.
Пока посланец где-то шатался в поисках одежды, из других дверей явились три молодые девушки, к ним присоединилась молчаливая провожатая, и они дружно принялись накрывать на стол, не издавая ни единого звука.
Все это время мы с Витькой маялись голыми. Замерзнуть не замерзли — в подземелье, вопреки расхожему мнению, вовсе не холодно. Скорее, тепло, однако нам было сильно не по себе, несмотря на полный мрак. Не знаю, видели ли нас так, как видят обычные люди, — наверное, все же нет. Члены Собрания никак не высказались по этому поводу, а молодки вроде бы не обращали на нас внимания. “Честные собранцы” сидели молча и неподвижно, сохраняя гробовое молчание, не переговариваясь даже шелестящими шепотками. Но я чувствовал, что дискуссия идет на более тонком уровне, с помощью нейрочипового “эгрегора”.
И вот картина маслом: темная комната, за длинным столом пожилые люди намерены откушать, три «официантки» суетятся, а в сторонке на скамье мнутся два нудиста… Сюр, да и только.
Разумеется, аннигиляция наших вещей стариков впечатлила и насторожила. Но они не могли доказать, что мы понимаем суть случившегося, и обвинить во лжи. Да и не хотели они нас ни в чем обвинять — мы им нужны. Просто им стало ясно, что с нами далеко не все ясно…
Мы же с Витькой сидели голыми задницами на твердой и шершавой деревянной скамейке, ерзали и тоже молчали. Правда, общаться не могли даже через чип. У меня не было соответствующего допарта, а у Витьки — чипа.
Между тем у меня сложилась нехитрая гипотеза. Все неживые вещи, перемещенные из мира в мир, аннигилируют — но не сразу, а спустя какое-то время. Перемещаешься голенький, как Терминатор или любой человек, когда проникает в материальный мир во время рождения…
Поэтому я и очнулся в квест-камере голый… Хотя нет, в квест все погружаются голыми, потому что квест-камера — это по сути камера сенсорной депривации, где любая одежда создаст ненужные раздражающие сигналы для мозга.
Обратно в Скучный мир я попал одетый… Не потому ли, что был одет, когда меня погрузили в транс?
Снова путаница. Возможно, что только в Поганое поле доступ открыт для нудистов-терминаторов. Или оголяешься, когда умираешь с другой стороны?
Стоп, в Скучном мире я не умирал. Если только не забыл волшебным образом, как меня пристрелил очухавшийся раньше времени Матвей из спрятанного до поры до времени второго пистолета. Или Резчиков, сбросив оковы морока, камнем по затылку огрел.
Нет, подумал я, гипотеза еще сырая. Надо обдумать. Или не надо? Сейчас главное — чтобы мы сами не аннигилировали.
Есть от чего получить сильный стресс! Я собрался было поддержать Витьку похлопыванием по плечу, но потом решил, что трогать подростка в темноте, когда оба обнажены, как-то неуместно. И нуары засекут…
Витька, кстати, особого беспокойства не выказывал — сидел, забравшись на скамейку с ногами и обняв колени. Размышлял. Видно, тоже строил гипотезы. Случившееся его не покоробило так сильно, как следовало бы ожидать. Память к нему возвращалась, и это был уже не изнеженный паренек из богатой семьи в Скучном мире. К тому же он, судя по всему, воспринимал реальность как разновидность сна. Отличный, по всей видимости, способ, чтоб не рехнуться.
Запахло едой. Где-то наверху занимался рассвет. Мы с Витькой перекусили перед отходом ко сну, прерванном Матвеем и отчимом, но энергичная прогулка по пересеченной местности поспособствовала аппетиту. У Витьки быстрый метаболизм из-за возраста, а у меня — из-за допарта Дольмена. Желудки у нас забурчали громче.
К счастью, Гуж приперся раньше, чем нас пригласили за стол. Принес с собой ворох одежды и две пары ботинок made in Vehcnaya Siberia, чтоб ее. Я вспомнил, как наряжался в старые обноски после того, как вылез из квест-камеры и побрезговал собственными трусами. История повторялась, только по-другому.
На сей раз я не один и не растерян. Я здесь побывал и кое-что знаю. Вот только сейчас мы не в Посаде, а нижнем Князьграде, где все повернуты на идее честности.
Если Детинец постоянно врет сиберийцам, — да что там врет, держит в иллюзорном мире, окруженном врагами и пропитанном манией величия, — то Честное Собрание транслируют исключительно правду (если это не ложь, конечно).
Детинец олицетворяет жесткую вертикальную власть, а Честное Собрание — горизонтальную. Уверен, здесь и старые пердуны вроде деда-курильщика за столом не имеют права принимать важные решения без обсуждения всем миром.
Поистине, нижний Князьград — антипод верхнего.
Мы с Витькой кое-как на ощупь оделись. Трусы мне на этот раз вовсе не достались: просторные штаны, вроде шароваров Отщепенцев, я нацепил прямо на голое тело. Накинул рубаху и завернул длинные рукава. Слава богам санитарии и гигиены, от одежды ничем не пахло — ее ни с кого в срочном порядке не стаскивали.
Ботинки пришлись впору — что-то вроде берцев со шнуровкой и рифленой литой подошвой. В Вечной Сиберии любят такую обувь. Вместо носков я намотал портянки, затем помог справиться с портянками Витьке.
Словом, вскоре Терминатор и юный Джон Коннор были одеты и обуты. И готовы спасать мир. Точнее, не весь мир, а его небольшую часть. Еще точнее, не спасать, а взорвать.
В одетом виде не стыдно и за стол сесть. Что мы и сделали.
Гужа, к слову, к столу не позвали, он куда-то испарился.
Мое магическое ночное зрение не позволяло разглядеть еду, черты лица и прочие подробности. Я не различал цвет и консистенцию, зато видел тепло и движение — в том числе движение
