Поганое поле. Том третий. Единый
Глава 1. Гипотезы
Сон был тяжелым и муторным. Не совсем кошмар, но далеко и не обычное ни к чему не обязывающее сновидение, о котором забываешь через считанные секунды после пробуждения.
Мне снилось, что я стою посреди сумрачного поля с редкими низкорослыми кустами, торчащими, как пальцы мертвецов, из лохмотьев грязного тумана.
Не слышно ни звука: ни шума ветра, ни пения птиц, ни звона насекомых. Полная, замогильная тишина.
Небо низкое, темное, тяжелое, затянутое мутной пеленой, из-за которой не видно ни солнца с луной, ни звезд.
Я чувствую, что поле обширное, но не вижу дальше нескольких шагов. В сером тумане кто-то скрывается; их много; они следят за мной холодно и внимательно.
Я пытаюсь найти выход… хотя какой выход может быть из этой бесконечной туманной равнины? Эта равнина и есть вся вселенная, а я в ее центре. Я бегу сначала в одну сторону, затем в другую, но вокруг ничего не меняется, я попросту топчусь на одном месте.
Между тем кто-то злой приближается ко мне, окружает, и, возможно, уже поздно куда-то бежать…
В какой-то момент я останавливаюсь и озираюсь. Хватит бежать! Пора заглянуть в глаза преследователю. От этой мысли сосет под ложечкой и подгибаются колени. Мне страшно — причем так, будто я маленький ребенок, что заблудился в лесу, а папа с мамой больше не отзываются на отчаянное “Ау!”
И тогда из тумана выходят вовсе не чудовища, а обычные на вид люди. Худощавый седой старик с неопрятной щетиной и глубокими морщинами. Сгорбленная старуха со злобным взглядом; она кажется мне смутно знакомой. Женщина, чье лицо я не могу разглядеть как следует; вроде бы она красива и стройна. Взрослый мужчина со скрытым под капюшоном лицом.
И ребенок. Парнишка лет четырнадцати, востроносый, худенький, с растрепанными волосами.
Все пятеро мне смутно знакомы. Но, как я ни напрягаю память, вспомнить ничего не удается.
Разве что спустя какое-то время я узнаю́ ребенка.
“Витька?” — говорю я, но голоса нет, и изо рта вырывается тихое сипение.
“Олесь, — отзывается Витька неестественно громким и гулким голосом, который бьет по барабанным перепонкам. — Почему ты не ищешь меня? Я совсем отчаялся тебя ждать”.
“Я ищу! — сиплю я, но голоса по-прежнему нет. — Я стараюсь, но не знаю, где тебя искать! Подскажи, где ты, и тогда…”
“Я устал ждать, — перебивает Витька и слегка оборачивается к прочим людям, что вышли из тумана вместе с ним. — Я нашел других друзей. Мы вместе гуляем по этому полю день и ночь. По этому Поганому полю, Олесь… Мы гуляем тут вместе. У тебя совсем мало времени, потому что скоро я и мои друзья будем едины. Понимаешь, Олесь? Скоро, совсем скоро мы станем ЕДИНЫ во славу нашей расы”.
Последняя фраза звучит так оглушительно громко, что я закрываю уши ладонями, но это не помогает. Фраза гремит и гремит, постепенно превращаясь в заполняющий весь мир грохот. У меня лопается череп от этого грохота…
***
…Я проснулся и увидел край подушки, а за ней — тусклые обои, едва освещенные светом, просочившимся сквозь неплотно задернутые шторы.
В пустой комнате отчетливо прозвучал мальчишеский голос:
— Совсем скоро…
Я рывком повернулся на другой бок.
Ощущение, что прямо за спиной посреди комнаты кто-то стоит, было неимоверно реалистичным.
Никого не было, естественно. Просто до моего потрепанного мозга долетела последняя фраза из сна… Бывает такое иногда.
В комнате царил полумрак. У окна вырисовывался силуэт старого кресла, на спинке которого громоздилась куча одежды. Из мебели — стол с ноутом, шкаф и две табуретки. Ну и кровать, на которой я, собственно, и возлежал.
Моя родная съемная квартира.
…Я снова жил в мире Золотого Тельца. Или в эпоху буржуев. То есть в самом обычном и банальном мире с рекламой, социальными сетями, политической пропагандой из каждого утюга и безработицей. В этом мире нет ни магии, ни ночных чудовищ. Скучно, одним словом. Но зато нет риска, что ночной кошмар внезапно материализуется…
Доктор Пономарев подкинул мне деньжат за моральный ущерб, нанесенный в ходе научного эксперимента, и я оплатил аренду квартиры за пару месяцев вперед, так что выселение мне больше не грозило. Но и работу я не нашел. Подозреваю, что если бы не “моральная компенсация”, я бы шевелился в направлении поиска работы куда энергичнее и, глядишь, что-нибудь нашел бы. А так искать работу не хотелось.
Несколько дней после того злосчастного эксперимента я пребывал в странном полуоглушенном состоянии. Никак не мог свыкнуться с мыслью, что вернулся. Хотя куда я мог вернуться, если никуда и не уходил? Поганое поле мне примерещилось.
И Вечная Сиберия примерещилась, и Республика Росс со становищем Отщепенцев. И тетя Вера из 37-го Посада, и Кира Огнепоклонница, и ее полудурочный брат Борис с обожженной физиономией. И Габриэль, и Ива, и ведуны с берега Танаиса.
Просто офигеть как много всего разного я увидел в коротком сне, наведенном приборами Пономарева.
В интернете я нашел инфу, что при определенных условиях человеческий мозг способен генерировать целые миры, в которых время идет в сотни раз быстрее, чем в реальном мире. Собственно, понятие времени — штука субъективная; мозгу достаточно в н у ш и т ь, что время идет быстро, и так оно и будет восприниматься.
Иными словами, мозгу вовсе не обязательно хранить кучу информации о сне; хватает и того, что он верит в эту кучу.
Увиденное во сне Поганое поле было, по всей видимости, вовсе не таким детализированным, как вспоминалось мне сейчас. Это просто самовнушение.
Вообще-то, события из этого удивительного “электрического” трипа успели стереться из памяти. Остались лишь отдельные яркие моменты и сцены. Возможно, других событий и не было вовсе, даже в самом трипе. Я лишь предполагал, что они были, но на самом деле это результат самовнушения.
Тем не менее основные события из этого “Поганого трипа” я помнил очень отчетливо.
Вместе с Витькой Смольяниновым я сбежал из идиотского тоталитарного государства под названием Вечная Сиберия. Пересек гигантскую аномальную зону — Поганое поле, населенное разной хтонической жутью, и попал к колдунам Отщепенцам. Потом поехал в другое государство — не тоталитарное, а “нетократическое”, разделенное на Секции и Касты. В Республике Росс был очень высокий технологический уровень, но ее жители следовали какой-то странной небинарной морали, в которой нет таких понятий, как
