конце концов выдала:
– Ты мне мозги-то не пудри. И слушай сюда внимательно. Мне нафиг не надо, чтобы он тут жил, ясно?
– Ну это ты ему скажи, – парировала в ответ. – Когда придет за своим, как ты выразилась, барахлом.
– Зачем тебе вообще понадобилось все портить? – продолжала она, не обращая внимания на мои слова. – Все ж было, как надо! Я – его ублажаю, ты – обслуживаешь. И мы обе при делах и в полной малине!
Я хмыкнула. На миг даже стало жаль этого дурака-Львеночка: пока он воображал, что его любят, эта девица даже жить с ним не собиралась. Он ей был попросту не нужен. Ни в каком качестве, кроме спонсора.
А она все говорила…
– Я, видишь ли, не собираюсь его тут обстирывать, обхаживать, кормить… подбирать за ним носки и слушать его пердеж… Мне это вообще не сдалось, поняла?
Я спокойно пожала плечами:
– Очень жаль, потому что мне – тоже. Леша теперь твое счастье, с чем я тебя и поздравляю. Мы, видишь ли, ответственны за тех, кого приручили.
Рассмеявшись ей в лицо, я открыла дверь своей машины и нырнула внутрь…
– Какого… – последнее, что уловил мой слух.
Она зло, яростно забарабанила кулаками по стеклу, но я даже не повернула головы. Дернув рычаг, не оглядываясь, поехала прочь.
Права была Оля: глупый, глупый папа.
Глава 18
Следующий шаг дался мне куда сложнее предыдущего.
Я набрала номер, который почти все годы брака вспоминала лишь по праздникам. И на это были свои причины.
– Здравствуй, мама.
Сердце невольно замерло в ожидании ответа. Это не я, взрослая уже женщина, сейчас едва дышала, ловя ответные звуки, это какая-то маленькая девочка во мне чего-то ждала, на что-то надеялась…
Зря, как и всегда.
– Кира? – равнодушно откликнулся голос на том конце трубки. – Что-то случилось?
Вот так, сразу, в лоб. Мы ведь обе понимали, что без серьезной причины ни одна из нас не позвонила бы другой.
«Случилось, мама!» – хотелось мне прокричать в ответ. – «Меня предали, разбили, обидели. Мне больно, но я ни за что этого никому не покажу. Я самой себе запрещаю чувствовать эту боль, но от этого она не перестает существовать…»
Впрочем, я знала – говорить всего этого не стоит. Я не встречу у этого человека ни понимания, ни поддержки.
И от того я просто и спокойно ответила лишь:
– Мне нужна помощь.
Она молчала мучительно долго, словно вела в это время внутренний диалог с самой собой. Я ждала. Ждала, готовая ко всему.
Наконец она сказала:
– Если речь о том, чтобы взять к себе твою ораву, то ты мою позицию на этот счет знаешь…
Я действительно знала. Мама объяснила мне ее просто и доходчиво, когда я еще только забеременела в первый раз…
«Помощи от меня не жди. Ты рожаешь только для себя».
Сделав тайком глубокий вдох, я настойчиво обозначила:
– Это всего на одну ночь. Я сама присмотрю за детьми, только мне нужно будет отлучиться на пару часов…
И снова – тишина. Губы дрогнули от обиды, я мысленно отругала себя за надежду на то, что хоть раз за всю жизнь она мне поможет. Не осудит, не бросит очередной камень в спину…
– Ладно… мы сами, – выдохнула, стараясь ни единым словом не выдать, как больно мне от ее равнодушия и отстраненности. Как это ранит – до сих пор. Хотя уже давно, казалось, смирилась с таким положением дел…
Но одновременно со мной она вдруг произнесла:
– Приезжайте.
***
– Ну и что такое у вас случилось там?
Мама задала этот вопрос, когда мы кое-как разместили всех детей в ее небольшой, в общем-то, квартире, и оставили под присмотром старшего.
Говорила она как всегда равнодушно. Невозможно было понять – действительно ли ей интересно это знать, или она спросила из одной лишь условной вежливости.
И все же я не стала скрывать правды. Таким же ровным тоном ответила:
– Мы с Лешей разводимся. Он завел себе молодую любовницу.
Мама посмотрела на меня как-то странно. Во взгляде не было ни осуждения, ни жалости. И что он вообще означал – я могла разве что гадать.
Вдруг она сказала:
– Плохо же ты тратила его деньги, что у него оставались средства на молодуху.
Я невольно рассмеялась от этого циничного, но правдивого замечания.
Нет, муж никогда не ограничивал меня в тратах. Просто я сама считала, что, если есть возможность что-то отложить – лучше так и сделать. В конце концов, нам ведь предстояло поднимать троих детей…
Ну, теперь уже, наверно, не «нам». Мне.
– Что, даже не скажешь свое классическое « а я тебе говорила»? – уточнила насмешливо, пряча под иронией – уязвимость.
– А я тебе говорила, – повторила она за мной, пожав она плечами. – Да что толку теперь об этом вспоминать, если ты все равно сделала все по-своему?
Да, я действительно сделала все по-своему и ничуть об этом не жалела. Просто потому, что если чему-то родительница меня и научила, так это тому, какой матерью не нужно быть.
И я была благодарна ей за этот урок.
– Что собираешься делать дальше?
Этот вопрос меня удивил. Неужели ей и впрямь было дело до кого-то, кроме себя самой?
– Позвоню мужу, – ответила после паузы. – Вызову его на разговор. Попытаюсь договориться обо всем, что касается детей и имущества, мирным путем…
– А если не выйдет? У молодух хороший аппетит.
Я криво улыбнулась:
– А если не выйдет – постараюсь показать ему наглядно, какого юриста потерял этот мир.
Мать только головой покачала. Но, по крайней мере, ни в чем не обвиняла, ни за что не осуждала.
И это уже был сам по себе огромный прогресс.
– Мне нужно домой съездить, – проговорила, когда между нами установилось молчание. – Вернусь через пару часов. Они тебя не побеспокоят сильно, надеюсь… Кир должен и сам справиться с младшими.
Мне хотелось услышать невозможное: что мы ей не в тягость, что она рада видеть внуков, какими бы шумными они ни были…
Но вместо этого она сказала лишь одно:
– Езжай.
***
По дороге я мысленно взвешивала в голове раз за разом все, что собиралась сказать мужу при встрече.
Лишь бы хватило сил. Просто хватило сил – выстоять, довести начатое до конца, задавить на корню ненужные эмоции…
Зная Лешу, я ожидала, что он непременно явится сегодня домой для выяснения отношений, не смирившись так просто с тем, что я самолично его выселила, причем за его же счет.
И именно от этого – практически неизбежного
