одной постсоветской стране не было такой армии — но в Латинской Америке, Африке, Пакистане — была именно такая армия. И ее создавали именно эти игроки — США и Великобритания — и в точно таких же целях.
Поскольку украинская армия была полностью разложена, и в ней был очень силен недопустимый «народный дух», «дух непокоры» — было принято решение лепить украинскую армию по лекалам Сальвадора и некоторых других латиноамериканских стран. Если у вас есть слабая армия, но есть и политически мотивированные, готовые сражаться люди: вы допускаете существование одновременно двух армий — старой и новой. Новая армия — в Латинской Америке это, прежде всего антикоммунисты, представители зажиточных классов, в Украине это неонацисты — какое-то время воюет рядом со старой, накапливает опыт, происходит естественный отбор командиров, сержантов, у гражданских еще вчера парней снимается психологический барьер перед убийством. Одновременно с этим — в старой армии идет проникновение нужных манипуляторам воззрений, прежде всего на низовом уровне. Антикоммунистических, как в Латинской Америке и Африке, или неонацистских, как в Украине. Солдаты, призывники, мобилизованные — воюют рука об руку с идеологически мотивированными «добровольцами», идет разъяснительная работа в казармах — ее успех очень высок потому, что азы антикоммунизма или нацизма разъясняет не дядя в телевизоре, не кандидат в депутаты или в президенты — а парень одного возраста с тобой, или чуть старше, который добровольно пришел и встал рядом с тобой в бою, который рискует жизнью вместе с тобой. Согласитесь, его слова будут звучать крайне убедительно. Так, постепенно парень из села, который видел, как живут мать с отцом, соседи, как они трудятся за гроши, как бедствуют, как их обирают латифундисты — обрабатывается в нужном духе и становится антикоммунистом (или неонацистом), готовым сжечь родную деревню.
Это проходило и не раз, процесс создания «новой армии» не раз реализовывался в жизни. И единственное место, где это не удалось, несмотря на титанические усилия — это Вьетнам. Но тогда не было такой действенной пропаганды.
После всего этого — начинается плавный процесс слияния старой и новой армии. Из новой армии — берутся командиры, идеологически подкованные сержанты и унтер-офицеры, из старой — обработанный в казармах рядовой и младший командный состав. Должное место занимают в ней иностранные инструкторы, новый офицерский состав — уже подготовили, как в общевойсковых училищах (Сандхерст, Вест-Пойнт), так и в специализированных, для карателей (Школа Америк). После чего…
Главное — правильно произвести первый военный переворот. Второй и последующий пойдут легче: первая колом, вторая соколом, третья мелкими пташками. Армия — должна оторваться от народа, хлебнуть крови народа, осознать себя как «защитник интересов Родины», который лучше знает что надо, чем весь остальной народ. Нужен прецедент.
В Украине — все было осложнено массовой торговлей через линию фронта. Украинское государство представляло собой нечто, доселе западными политологами невиданное: аморфное, вязкое — и в то же время липкое и цепкое. Любые осмысленные действия на Украине — амортизировались сложившейся криминально-коррупционной системой, при которой понятия «Европа», «антикоммунизм», «русофобия» и вообще любые идеологические платформы пасовали перед «Их Величеством Деньгами». Армия так же зарабатывала, как и радикалы, и если к лидеру неонацистов приходил мэр города и давал денежку, тот забывал про идеологию и шел агитировать за него. Попытки сделать что-то — вязли в сложившейся системе взаимоотношений в украинском обществе — как в болоте.
Тогда аналитики обработали новый массив информации — по второй неудаче — и пришли к выводу, что для реализации проекта необходимо сделать нечто такое, что разом оборвет все связи и все многоступенчатые системы договоренностей в обществе. Нечто, что заставит всех в Украине, и оружных, и безоружных — чисто физически бороться за выживание, забыв про деньги. А это — возможно только в одном случае.
Революция.
Настоящая, кровавая и беспощадная, похожая на Петербург 1917 или Тегеран 1979, с горящими машинами, виселицами на улицах и революционными трибуналами. Только это — могло «расчистить строительную площадку» для построения нового общества. А революцию — проще всего было вызвать очередным военным поражением — а потом сообщением о «зраде» на самых верхах, которое это поражение и вызвало…
Информация к размышлению. Документ подлинный. На руинах Империи
Кто-то скажет мне, что говорить об этом уже поздно, надо было в девяностых, а то и в восьмидесятых. Но мне почему то кажется — надо именно сейчас. Когда наши дела — перестали быть только нашими делами, когда мы вовлекли в свои дрязги половину мира. И когда из-за нас — Европа сейчас на грани войны…
Я говорю с вами, жители стран Прибалтики, Молдовы и конечно же, Украины. Ведь именно вы — так отчаянно рвались на свободу. Ведь именно вы говорили о свободе и говорили так много, так искренне и выстрадано, что многие вам даже поверили. И вы принесли свободу — кому Бендеры, кому Бандера…
Поговорим?
Еще четверть века назад — мы жили в одной стране. И мы, русские — даже не подозревали, что вы так не хотите в ней жить. Но мы — были воспитаны в культуре интернационализма, и видели в вас друзей, специалистов своего дела, просто хороших людей — а не украинцев, молдаван, прибалтов. А вы — видели себя как-то по-другому — что мы понимаем только теперь. Ну, ладно…
Потом — вы начали рваться на свободу. Вспомните… вы же помните… прибалтийская цепь, живая цепь между тремя столицами, украинская живая цепь от Киева до Львова. И мы — отпустили вас. Мы не стали вас убивать, утюжить танками и накрывать Градами. Мы не стали отбирать у вас территории, даже где большинство составляли русские. На что мы надеялись? На то, что вы — будете стоить свое государство так же, как строили его мы — что вы будете видеть в русских и других нацменьшинствах — друзей, специалистов своего дела, просто хороших людей — а не оккупантов, быдло, москалей. Наши надежды — к сожалению не оправдались.
Культура интернационализма — погибла в девяностые, когда русских — выгоняли, выживали из республик Средней Азии. Где-то молча выживали, где-то тупо резали. А окончательно… окончательно, наверное, советский человек погиб на Новый год страшного, девяносто четвертого года, в Грозном. Там, где горел металл, и собаки — жрали валявшуюся на улицах человечину. Я скажу вам: мы — оттуда. Из горящего Грозного, из зимы девяносто пятого. Там — мы поняли то, что не понимали раньше. Там — мы стали теми, кем мы есть сейчас. В
