как она жует, потому что, похоже, она собиралась сказать что-то еще.
– Лисандр, – наконец-то выговорила Лаванда, – правда, что пустельга может напасть на сову?
– Да, такое случается.
– Здорово. А твоя Сумерка могла бы напасть на человека?
– Может быть… Но она должна быть дико голодной. И при этом не обессилевшей.
– Ты справишься, ты же лучший сокольничий в королевстве.
– Единственный.
– Что ты задумала, Лаванда? – вмешался Манфред. – Невыполнимое задание для его птицы?
Лаванда улыбнулась Лисандру, и, словно по волшебству, он тоже увидел прекрасное и необычное решение их задачи.
– Именно так, – ответил он вместо Лаванды.
12
Услышав от Виктории, что Жакару она нужна свежей как цветок, Эма почти перестала есть. Другого способа борьбы у нее не было. Пусть он увидит ее тощей, грязной, больной. Уродливой. Она состарится в этой ледяной комнате так же быстро, как Мириам вырастет в Гиблом лесу.
В кромешной тьме Эма не различала дня и ночи, поэтому сутки проходили стремительно. Это часы тянулись медленно из-за мучительного голода. Как только Эма слышала шаги за стеной, она начинала кричать. Лемуан ошибся, решив, что королева потеряла рассудок. Она кричала, чтобы подать о себе весть. И да, хотела, чтобы ее сочли сумасшедшей. Надеялась, что Жакар в этом случае потеряет к ней интерес. Но никто не пришел ей на помощь, а силы таяли. Лукас, Лисандр, где они? Неужели против нее ополчилось все королевство? Эма сидела на холодном полу, прижавшись спиной к влажной стене. Ее клонило в сон, но она боролась.
Мадлен отправили к Эме в день торжественного приема, она вошла в комнату и… никого не увидела. На секунду вспыхнула радость: госпожа сбежала! Она в саду! Но разве птица улетит из клетки? Эма скорчилась у стены в углу.
– Госпожа! Ох, моя бедная госпожа! Госпожа, поднимитесь! Давайте я вам помогу! Вот так, еще немного, одно усилие, сейчас у нас все получится. Еще чуть-чуть, уже почти, еще капельку… Госпожа!
Мадлен довела Эму до постели и бережно уложила на прогнивший тюфяк. Как мучительно исполнять поручение! Чудовищное повеление Бенуа в такой короткий срок! Королева так слаба… Ничего не получится…
– Ах, госпожа, госпожа…
Мадлен не могла понять, отчего Бенуа, который со дня смерти Тибо и близко не подпускал ее к Эме, вдруг снова поручил ей обязанности горничной. Она не подозревала, что сыграла историческую роль, отвергнув ухаживания Бенуа. Как-то вечером, когда она мирно вышивала в садовой беседке, к ней подошел охваченный страстью Бенуа и стал говорить всякие глупости. Плотоядно шевелил пальцами, похожими на блестящих червяков. Не сводил глаз с ее груди. Мадлен оставила его одного на скамейке, а сама сбежала, позабыв свою вышивку. Что происходило потом в глубинах сердца Бенуа, никто никогда не узнает, но чувство унижения породило гордыню, и жребий Тибо отныне был предрешен. Мадлен такое и в голову бы не пришло. Бенуа тоже стал бы все отрицать. Однако всего секунду Мадлен держала в руках судьбу королевства, нечаянно уронила ее и разбила, сама того не заметив. А сегодня пришла в жалкую каморку к безутешной королеве с подлым поручением, продиктованным низкой мстительностью Бенуа.
Мадлен всегда заботилась о прическах Эмы, а теперь должна была ее обрить. Она наряжала королеву как можно лучше, а теперь должна была ее раздеть. Некогда прятала шрамы на запястьях под лентами и браслетами, а теперь наденет ей цепи. Иголка Мадлен, что никогда не ошибалась, пообещала королеве четверых детей. Эма стала вдовой. Нет, Мадлен больше ничего не понимала.
– И все это ради торжественного приема, госпожа, – сообщила она в отчаянии.
И все же ей казалось, что прием – событие радостное. Эма мрачно взглянула на горничную.
– Прием в честь кого?
Мадлен прищелкнула языком, словно распробовала что-то вкусное.
– В честь господина Малаке дель Пуэнте Саеза.
Эма застонала, обмякла и соскользнула с постели на пол.
– Соль! Ароматическую соль! Несите быстро!
Соль принесли в один миг. Эма очнулась с ощущением, что в голове у нее лопнула бутылка с уксусом. Малаке… Нет, только не этот садист, который наслаждался жестокими, отвратительными издевательствами. Ей удалось от него сбежать, как же она была счастлива!
Приторный запах сахарного тростника, рома и горящей человеческой плоти – снова он, запах страха. Накануне ее бегства один из рабов погиб под лезвиями плуга. Они работали в немыслимых условиях, и при каждом серьезном увечье или гибели Малаке боялся бунта. На этот раз, чтобы подавить недовольство в зародыше, он зажарил погибшего и объявил, что до тех пор, пока они его не съедят, ничего другого не получат. Эма выкопала яму позади своей хижины и опустила туда доставшееся ей колено. Остальные поступили так же. Они собрали несчастного по кускам и похоронили.
Узнав об этом, Малаке чуть с ума не сошел от ярости. Среди всех он выделял Эму, поэтому придумал для нее самое жестокое наказание. Решил изуродовать каленым железом. Приказал развести огонь в кузнице, где и так все лопалось от жара, и отвел туда, надев цепи. На несколько минут она осталась одна в ожидании казни. Эта отсрочка изменила ее жизнь.
Терять ей было нечего, поэтому она держала цепь над огнем, пока одно кольцо не расплавилось. Разбила локтем окно, пролезла сквозь решетку, сломав три ребра, и свалилась в зловонный канал, по которому лодочники увозили с плантации Малаке урожай.
Эма плыла в вонючей жиже, пока владения Малаке не кончились. Затем спряталась в джунглях. На следующий день один работник-метис полностью освободил ее от наручников, разбил их молотом. На запястьях кожа содрана до мяса… Эма чудом спаслась от рабства, но незаживающие раны остались в ее душе навсегда. Работник спрятал ее в джутовом мешке в глубине повозки с лопатами и мотыгами, которые вез на противоположный конец Вилладевы. На берегу моря она впервые попробовала тайком пробраться на какое-нибудь судно. А потом переплывала с одного острова на другой, выучила семь языков, перепробовала множество профессий и наконец оказалась в Северном королевстве, что славилось справедливостью, стала королевой во дворце, чтобы потом оказаться вновь в полной власти Малаке дель Пуэнте Саеза. Настоящий пылающий ад зиял перед ней.
– Когда прием?
– Сегодня, госпожа. В девять часов вечера.
– А сейчас сколько?
– Одиннадцать утра.
Шесть часов свободы. Эма решила собрать все душевные силы и призвать на помощь Тибо. Где бы он ни был, пусть поможет ей ступать твердо, высоко подняв голову. Ей нужна вся его любовь перед лицом новых унижений. Только он сделает ее сильной, поможет уважать себя вопреки всему, хотя с ней станут обращаться как с последней тварью. Эма представила себе большие теплые руки Тибо, такие надежные, и попросила не оставлять ее.
– Что-что? Я не поняла, госпожа.
– Ничего. И, пожалуйста, Мадлен, перестань плакать.
– Я не плачу, – всхлипнула девушка, водя бритвой.
Бритая голова, черты лица, обострившиеся от голода, страданий и
