чтобы решить, когда вас выписывать и как вы будете наблюдаться. Позвольте снять повязку, я помогу вам сделать туалет, если нужно.
— Справлюсь сама.
Боль в плече присутствовала, только это была другая боль — боль заживления. Куинн радовалась тому, что операция позади.
— Твои вещи вот здесь, — сказал Мика и поставил на кровать сумку из хостела.
— Где ты ее взял?
— Мой водитель забрал ее.
Теперь у Куинн была зубная паста и одежда, чтобы переодеться. Еще был ее ноутбук.
Чувствуя себя почти здоровой, она одной рукой умылась и почистила зубы, потом причесалась. Вернувшись в палату, она обнаружила, что Мика успел побриться и надеть чистую сорочку. Он сидел за маленьким столиком, на котором стояли две накрытые крышками тарелки.
— Это ужасно, — сказала Куинн, садясь за стол напротив него. — Мне приходится чистить зубы левой рукой. Я даже не могу собрать волосы.
— А мне нравится, что они распущены. — Видя, что Куинн хочет что-то возразить, он остановил ее взмахом руки. — Знаю, ты создана не для того, чтобы услаждать мужской взор. Так что можешь подать на меня в суд за то, что я считаю твои волосы красивыми.
Смутившись, Куинн сделала вид, будто разглядывает фрукты и мюсли, выпечку и сыры, оказавшиеся под крышками.
— Никогда не видела, чтобы в больнице была такая еда.
— Я заказал ее вчера вечером. Ее привез мой водитель.
Ну еще бы.
— Ценю. Спасибо. — Куинн наполнила свою тарелку. — Я верну тебе деньги за все это.
— В этом нет надобности. — Мика разлил по чашкам кофе. — Ты не получила бы увечье и не оказалась бы здесь, если бы я не вмешался в твои исследования.
— Я сама решила приехать к тебе, Мика.
— Вчера, когда ты уходила, ты была сильно расстроена.
— Я была сильно расстроена, когда приехала.
— Мы оба знаем, что я поступил как последний негодяй. Позволь мне попросить прощения, — проговорил он. — Я был уверен, что в Гибралтаре ты защищала Иден, когда рассказала о нашей связи. Я всегда высоко ценил твою преданность ей, но она была с Реми, а Реми — это для меня больная тема. Когда ты все рассказала, я почувствовал себя так, будто меня предали. Как будто все объединились против меня. Конечно, это не оправдание для моего вмешательства в твои отношения с музеем.
— Ты был вправе злиться на меня. Больше такое не повторится, — пообещала Куинн, не поднимая глаз от клубники на своей тарелке.
— Я поговорю с музеем, позабочусь о том, чтобы тебе был предоставлен полный доступ, — сказал Мика.
Это своего рода оливковая ветвь…
— Не надо. Я решила вернуться к изначальному плану научной работы. Конечно, получится не так амбициозно, но вполне ничего.
— Ты не сможешь спокойно жить, зная, что выложилась не на полную, — мрачно проговорил Мика.
— Да, но я же не могу быть вечной студенткой. Я планировала еще поучиться в аспирантуре, но не будет концом света, если поработаю несколько лет, а потом получу степень. Плохо то, что, если пойду работать в социальную сферу и увижу, что там не так, я не буду обладать достаточной властью и полномочиями, чтобы добиться перемен.
— Какова твоя конечная цель? Изменить систему?
— Безумие, да? — Куинн знала, насколько призрачна ее мечта. — Но какова альтернатива? Даже не пытаться?
Мика устремил на нее пристальный взгляд, который буквально проникал в самую душу. Куинн сглотнула, сообразив, что, забывшись, говорила с ним на равных, во всяком случае, в интеллектуальном плане.
— Я незначительная личность, поэтому хочу совершить нечто значительное, — сказала она.
Мика нахмурился еще сильнее, но, к счастью, в палату вошел хирург и тем самым положил конец их разговору. Теперь Мика внимательно слушал, как врач в подробностях описывает операцию, задавал вопросы о назначениях и физиотерапии.
— Я буду все это делать дома, — упорствовала Куинн. — Ведь я могу лететь домой, да?
— Я бы предпочла понаблюдать за вами, — сказала хирург, покосившись на Мику.
— Где ты будешь жить, когда вернешься в Канаду? — спросил тот. — С новобрачными? Одна ты жить не сможешь. Ты не сможешь готовить, ты даже в магазин сходить не сможешь. И работать не сможешь. Зато здесь ты сможешь работать в музее — мой дом от него всего в нескольких минутах ходьбы.
— Я не могу печатать. — На самом деле Куинн могла печатать. И писать левой рукой. У нее был достаточный опыт, но она не хотела быть обязанной Мике.
— Надиктовывай тексты. У меня есть специальное оборудование.
Глядя на его недовольное лицо, Куинн поняла, что нужно подбирать более весомые отговорки.
— Пусть доктор Фабрицио и дальше лечит тебя. Я отвезу тебя домой, когда сам полечу на день рождения мамы. Когда бы вы снова хотели увидеть ее? — обратился он к хирургу.
Куинн согласилась на все условия, потому что это означало, что ей разрешают одеться и уйти. Мика отнес ее вещи в машину, потом помог сесть на заднее сиденье.
— Высади меня у хостела, — попросила она, когда Мика сел рядом.
— Подождите минутку, — сказал он водителю, который стал усаживаться за руль.
Тот что-то пробормотал на итальянском и закрыл дверцу.
— У нас с тобой долгая история. Я не могу просто так вычеркнуть тебя из своей жизни. Это просто невозможно. Поэтому я хочу, чтобы ты знала: как бы сильно мы ни ссорились, ты всегда можешь прийти ко мне за помощью. Использовать мой номер как телефон службы спасения. Звони мне всегда, когда тебе нужны деньги. Или теплая постель. В общем, что угодно.
Куинн была так тронута его словами, что у нее спазм сдавил горло. И она поступила так, как поступала всегда, когда в ней бурлили эмоции: принялась шутить.
— А если мне понадобится спрятать труп? Ведь сейчас
