Нередко в эти годы юную королеву удручают мелочные заботы, утомляют докучныегосударственные дела, все чаще и чаще чувствует она себя чужой среди забиякдворян, ей не по себе от брани и лая воинствующих попов и от их тайных козней –в такие минуты бежит она во Францию, свою отчизну сердца. Разумеется, Шотландиией не покинуть, но в своем Холирудском замке она создала себе маленькуюФранцию, крошечный мирок, где свободно и невозбранно отдается самым заветнымсвоим влечениям, – собственный Трианон[27]. Вкруглой Холирудской башне держит она романтический двор во французском вкусе;она привезла из Парижа гобелены и турецкие ковры, затейливые кровати, дорогуюмебель и картины, а также любимые книги в роскошных переплетах, своего Эразма иРабле, своего Ариосто и Ронсара[28]. Здесьговорят и живут по-французски, здесь в трепетном сиянии свечей вечерамимузицируют, затевают светские игры, читают стихи, поют мадригалы. При этомминиатюрном дворе впервые по сю сторону Ла-Манша разыгрываются «маски»,маленькие классические пьесы «на случай», впоследствии, уже на английскихподмостках, увидевшие свой пышный расцвет. До глубокой ночи танцуют переодетыедамы и кавалеры, и во время одного из таких танцев в масках, «The purpose»[*], королева появляется даже в мужском костюме,в черных облегающих шелковых панталонах, а ее партнер, поэт Шателяр[29], переодет дамой – зрелище, которое поверглобы Джона Нокса в неописуемый ужас.
Но пуритане, фарисеи и им подобные ворчуны на выстрел не подпускаются к этимувеселениям, и тщетно кипятится Джон Нокс, изобличая премерзостные «souparis» и«dansaris» и мечет громы с высоты амвона в Сент-Джайлсе, так что борода егомотается, что твой маятник. «Князьям сподручнее слушать музыку и ублажатьмамону, чем внимать священному слову божию или читать его. Музыканты и льстецы,погубители младости, угодней им, чем зрелые, умудренные мужи, – кого же имеет ввиду сей самонадеянный муж? – те, что целительными увещаниями тщатся хотьотчасти истребить в них первозданный грех гордыни». Но юный веселый кружок неищет «целительных увещаний» этого «kill-joy», убийцы радости; четыре Марии идва-три кавалера, преданных всему французскому, счастливы забыть здесь, в яркоосвещенном уютном зале – приюте дружбы, о сумраке неприветливой, трагическойстраны, а Мария Стюарт прежде всего счастлива сбросить холодную личину величияи быть просто веселой молодой женщиной в кругу сверстников иединомышленников.
Такое желание естественно. Но поддаваться беспечности всегда опасно дляМарии Стюарт. Притворство душит ее, осторожность скоро утомляет, однакопохвальное, в сущности, качество – неумение скрывать свои чувства – «Je ne saispoint déguiser mes sentiments», как она кому-то пишет, – приносит ейполитически больше неприятностей, нежели другим самая бесчеловечная жестокость,самый злонамеренный обман. Известная непринужденность, которую королеваразрешает себе в обществе молодых людей, с улыбкою принимая их поклонение идаже порой бессознательно поощряя его, располагает сумасбродных юнцов кнеподобающей фамильярности, а более пылким и вовсе кружит голову. Было,очевидно, в этой женщине, чье очарованье так и не сумели передать писанные снее портреты, нечто воспламенявшее чувства; быть может, по каким-то незаметнымпризнакам иные мужчины уже тогда улавливали за мягкими, благосклонными и,казалось бы, вполне уверенными манерами женщины-девушки неудержимуюстрастность, – так иной раз за улыбчивым ландшафтом скрывается вулкан; бытьможет, задолго до того, как Марии Стюарт самой открылась ее тайна, угадывалиони мужским чутьем ее неукротимый темперамент, ибо от нее исходили чары,склонявшие мужчин скорее к чувственному влечению, нежели к романтической любви.Вполне вероятно, что в слепоте еще не пробудившихся инстинктов она легчедопускала чувственные вольности – ласковое прикосновение, поцелуй, манящийвзгляд, – нежели это сделала бы умудренная опытом женщина, понимающая, сколькоопасного соблазна в таких невинных шалостях; иной раз она позволяет окружающимее молодым людям забывать, что женщина в ней, как королеве, должна оставатьсянедоступной для чересчур смелых мыслей. Был такой случай: молодой шотландец,капитан Хепберн, позволил себе по отношению к ней какую-то дурацки неуклюжуювыходку, и только бегство спасло его от грозной кары. Но как-то слишкомнебрежно проходит Мария Стюарт мимо этого досадного инцидента, легкомысленнорасценивая дерзкую фривольность как простительную шалость, и тем придаетхрабрости другому дворянину из тесного кружка своих друзей.
Это приключение носит уже и вовсе романтический характер; как почти все, чтослучается на шотландской земле, становится оно сумрачной балладой. Первыйпочитатель Марии Стюарт при французском дворе, господин Данвилль, сделал своегоюного спутника и друга, поэта Шателяра, наперсником своих восторженных чувств.Но вот господину Данвиллю, вместе с другими французскими дворянамисопровождавшему Марию Стюарт в ее путешествии, пора вернуться домой, к жене, ксвоим обязанностям; и трубадур Шателяр остается в Шотландии своего роданаместником чужого поклонения. Однако не столь уж безопасно сочинять все новыеи новые нежные стихи – игра легко превращается в действительность. Мария Стюартбездумно принимает поэтические излияния юного гугенота, в совершенствевладеющего всеми рыцарскими искусствами, и даже отвечает на его мадригалыстихами своего сочинения, да и какой молодой, знающейся с музами женщине,заброшенной в грубую, отсталую страну, не было бы лестно слышать такиепрославляющие ее строфы:
Oh Déesse immortelle
Escoute donc ma voix
Toy qui tiens en tutelle
Mon pouvoir sous tes loix
Afin que si ma vie
Se voie en bref ravie,
Та cruauté
La confesse périe
Par ta seule beauté.
К тебе, моей богине,
К тебе моя мольба.
К тебе, чья воля ныне –
Закон мой и судьба.
Верь, если б в дни расцвета
Пресекла путь мой Лета,
Виновна только ты,
Сразившая поэта
Оружьем красоты! –
тем более что она не знает за собой никакой вины? Ибо разделенным чувствомШателяр похвалиться не может – его страсть остается безответной. Уныловынужден он признать:
