несколько часов «уговаривал», пока не догадался крючок поменять на средний уголок…
Щелк!
— А что, ты не можешь там… Как-то там дунуть-плюнуть, и чтобы само открылось?
Щелк!
Вернув в узкие кармашки отмычки, девица согласно кивнула:
— Как-то могу, но это долго — да и следы будут уж очень характерными. Проще, быстрее и безопаснее традиционными методами.
Удивившись, опытный «медвежатник» начал прикидывать-перебирать способы взлома, оставляющие необычные следы — но в голову ничего подходящего не приходило. Автогеном для этих дел люди уже давненько пользуются, динамитом начали открывать заветные дверки и того раньше…
— Что за следы?
Ставя в изголовье ложа остывший котелочек, густая бурда внутри которого после варки стала еще гуще и темнее, Александра подхватила новенькую деревянную лопаточку для клея, зачерпнула мазь и подсела, уперевшись бедром в мужские ребра.
— Например, от жидкого азота — любая сталь становится очень хрупкой, если ее как следует им обработать.
Профессиональный интерес заставил Ефима основательно расспросить ученицу об столь новаторском способе работы со стальными хранилищами чужих денег — заодно и процесс нанесения на его хребет терпимо-горячей мази прошел быстрее обычного. Накрыв оставшийся в котелочке состав крышкой, и почистив лопаточку (которую намеревались впоследствии использовать по назначению), фиолетовоглазая целительница сходила за парочкой новых замков — и следующие сорок минут с большим удовольствием практиковалась. Что же касается наставника талантливой молодежи, то он растекся по лежаку и слегка придремал — как есть, с наполовину голой задницей и полостью голой спиной, на которой понемногу светлела и как бы «стекленела» широкая полоса густой мази.
Дум-дум-дух!
Дернувшись от громкого стука и финального пинка во входную дверь, сонный Ефим едва не свалился на грязные доски пола: пару секунд очумело моргал, затем разом собрался и превратился из простого сапожника в кого-то поопасней. Подхватил душегрейку, кинул взгляд на спокойно сидящую за столиком девицу…
— Он меня не увидит.
— Точно⁈
Кивнув, беляночка заменила одну отмычку на другую, и продолжила осваивать тонкости новой профессии — а наливающийся недовольством сапожник отправился открывать.
— Фима, е-маё! Сколько Лен, сколько Зин тебя не видел!..
Зашедший в мастерскую мужичок пропитого вида быстро скользнул по ней глазами и слегка удивленно заметил:
— В прошлые разы твоя кондейка вроде побольше была… На ухо давил, что ли?
Кивнув незванному гостю на трехногий табурет, хозяин почесал небритую щеку с отпечатком рубчика от подушки, и очень достоверно зевнул:
— Не три по сухому, Нос. С чем пожаловал?
Шмыгнув шнобелем выдающихся размеров, не раз ломанным и вследствии того откровенно кривым, гость пошарил в карманах старенького полушубка и достал коробку папирос и спички.
— Знакомым скокарям[2]прямо на рынке пришлось слонов[3]скинуть, теперь совсем без ничего гуляют. А у тебя же инструмент знатный, то все знают — вот люди и попросили войти в положение…
Подумав и опять почесав скулу, сапожник с некоторым трудом нагнулся и выволок из-под лежака небольшой ящик. Покопавшись среди обрезков овчины, достал небольшой тряпичный сверток — и замер, наблюдая, как его знакомец Нос пытается прикурить папиросину от пальца. Нет, судя по характерным движениям, тот был свято уверен, что у него в руках спичечный коробок, но ведь — не было?!? Покосившись на беляночку, которая уделяла лежащему перед ней замку все свое внимание, Ефим Акимович развернул основательно испачканную в веретенном масле старую портянку, показав покупателю пару связок-наборов простеньких (для самого медвежатника) отмычек.
— Да что б тебя!
Убрав отсутствующий коробок в карман, гость оглядел товар, поскреб морщинистую щею и обратным движением вытянул из внутреннего кармана растрепанную пачечку купюр.
— Тут с горочкой, Фима.
Молча приняв деньги, хозяин оторвал кусок портянки, небрежно замотал в нее отмычки и протянул их покупателю — который как раз уперся глазами в стоящий неподалеку бокс-стерилизатор:
— Марафетом промышляешь?
— Ага, тоскую по курортам Воркуты.
Прочитав забубенную надпись на верхней упаковке ампул, в которой нигде не содержалось даже крохотного намека на морфин, уголовник поскучнел и понятливо кивнул — в ледяном аду Воркутлага[4]и Дальстроя[5]многие авторитетные сидельцы теряли не только здоровье, но и саму жизнь.
— Пора мне…
Проводив гостя, вернувшийся обратно Ефим Акимович заметил оставшуюся ему на память от Носа початую коробку папирос и коробушку спичек — и задумчиво хмыкнул. Меж тем, ученица тоже принялась собираться: встала, гибко потянулась, и убирая замки со своим набором «слоников»-отмычек, негромко заметила:
— Прямо как в зоопарке побывала — поглядела на поведение мелкого уголовника в естественной среде.
Дернув плечами из-за стянувшей кожу полосы мази на хребте, мужчина буркнул:
— Не такой уж и мелкий. Хотя Нос всегда таким был.
Надев тонкое светло-серое пальтишко из перекрашеного шинельного сукна, беляночка стянула с себя косынку — из-под которой на спину тут же упала толстая коса молочно-белых волос. Пристроив на голову синий беретик, она перевесила с гвоздя на плечо лямку ученической сумки.
— Перед сном все суставы намазать мазью, и выпить настойки.
Поймав себя на том, что с улыбкой кивает, Ефим Акимович тут же вновь нахмурился и привычно проворчал, блюдя свою независимость:
— Чапай уже…
Закрыв дверь на мощный засов (который снаружи только тараном выносить), Ефим вернулся к столику и бутылке водки. Налил, употребил, опять налил — и подтягивая к себе остатки колбасной нарезки, пробормотал:
— В зоопарке побывала, ишь ты. А я в этом зверинце уже какой год живу!
* * *
В каждом казенном учреждении есть кабинеты или просто места, которые работники предпочитают избегать, ну а если это невозможно, то хотя бы не заглядывать без действительно веской необходимости — и в минском детском доме номер четыре этими местами были приемная директора с сидящей там строгой секретаршей, и медицинский кабинет. Последний пользовался недоброй славой из-за кое-каких обязательных процедур, вроде еженедельного приема полной столовой ложки рыбьего жира (бе-е, какая гадость!), применения жгучей зеленки для обработки ранок на содранных до мяса коленках и локтях, ну и конечно главный ужастик всех детей — больнючие уколы!.. В общем, медсестру боялись и уважали лишь самую малость меньше, чем зубного врача в поликлинике: там вообще был беспросветный страх и натуральные ночные кошмары, потому как обезболивающее стоматологи кололи только самым меленьким пациентам, и зубы сверлили так страшно, что… Бр-р!!!
Неудивительно, что выстроившаяся первого марта тысяча девятьсот сорокового года возле медкабинета очередь из школьниц седьмых классов была за редкими исключениями тиха и чуточку бледна: несмотря на то, что грядущий медосмотр был плановым, они все равно немного нервничали и «предвкушали». Может, если бы все
