размером с хороший арбуз.
— Девушка!
Перестук бильярдных шаров прекратился. Вся ватага, с киями и жестяными банками в руках, развернулась ко мне.
Но я, шустрая, как плотвичка, уже достигла двери. Взялась за ручку. Дёрнула…
— Девушка, там заперто! — сообщили из-за спины.
Развернулась с каменным лицом. И поняла, что влипла всерьёз.
В коридоре, загораживая проход, толпились сразу пятеро во главе с Баобабом. С его широкой груди задорно улыбалась розовая кошачья мордочка — рисунок на чёрной майке.
— Девушка, давайте знакомиться, — Баобаб тоже осклабился, протягивая огромную лапищу. — Я Лёлик. Вы заблудились, что ли?
Я пожала плечами.
— Видимо, свернула не туда.
Как будто светская беседа с громилами для меня в прядке вещей. Как будто ладони не взмокли, поджилки не дрожат, а сердце не пытается сбежать через горло.
— Посторонитесь, молодые люди, я тороплюсь, — уверенный тон, и никаких улыбок.
Подействовало. Вид у молодчиков сделался обескураженным, они начали расступаться.
Но тут заиграл новый мотив. Умильный голосок пропел:
Маленький котёнок…
Маленький щенок! — подхватили не меньше десятка лужёных глоток.
Йу-хо-хо! У-ха-ха!
Меня окружили и вовлекли в хоровод, не переставая орать:
Прямо из пелёнок
В школу на урок...
И-го-го! А-га-га!
— Ай, молодцы! Ай, удальцы! — прорвался сквозь конское ржание женский голос с характерными интонациями базарной торговки. — Ни сраму, ни разуму. Гурьбой на одну девку!
Из коридора выступила невысокая старуха-чурилка: из-под малинового платка на плечи свисали седые косы, красно-чёрная юбка мела пол, цветастая шаль на плечах отливала золотом. А её анимы… Нет, всматриваться ей в душу у меня сейчас не было сил.
Молодцы-удальцы разом попятились к столам, будто их потеснил невидимый бульдозер.
— Да мы ж ничего такого, баб Гица! — прижал руку к сердцу Баобаб. То есть Лёлик.
— Мы просто познакомиться хотели, — поддакнул его приятель с голубым щенком на майке. — Честное слово!
Я слышала, что у детского рисованного фильма "Котёнок и щенок идут в школу" есть взрослые поклонники, но не ожидала найти их среди пальм и баобабов.
— Цыц, лодыри! — шикнула старуха. — В другой раз будете у меня клетки за фурснаками чистить!
Кивнула мне: идём. Протянула руку — и дверь, за которую я так отчаянно и безуспешно пыталась проникнуть, легко подалась от одного толчка.
— Не бойся, милая, парни у нас дурные маленько, но зла не сделают, — утешила старуха, демонстрируя мне пальцы в перстнях.
Среди золотого блеска выделялось тяжёлое тёмное суб-кольцо.
А на двери, значит, суб-замок.
— У-у, глазки как горят, — чурилка тихо рассмеялась.
— Это от волнения...
— Да поняла, я поняла.
От моих благодарностей она отмахнулась.
— Идём, Сима, все уже собрались, только нас ждут.
— Вы меня знаете?
Глупый вопрос. Но я ещё не успела познакомиться ни с кем, кроме горничной и водителя, посланного за мной в пансион.
— Я много чего знаю, милая, — усмехнулась старуха. — От огня на вине, от карт на столе, от воды в чаше, от облаков да от птиц в небе…
Сиплый, но глубокий голос по-своему завораживал. Ей пошло бы петь чурильские песни.
— Меня будешь звать бабой Гицей, — продолжала старуха. — Я тут главная по дому да по хозяйству.
Столовая для старшего персонала походила на отдельный кабинет в хорошем ресторане, и никого из троих мужчин за большим овальным столом нельзя было принять за дворецкого или камердинера. Добротные костюмы, дорогие часы, суб-кольца, у одного очки в золотой оправе.
Единственная, кроме госпожи Гицы, женщина казалась слишком экстравагантной для прислуги, а лицом напоминала Виви. В отличие от рыжей, она не пыталась скрыть свою чурильскую природу, лишь творчески её переосмыслила: иссиня-чёрные волосы подстрижены ёжиком, в ушах огромные серьги-кольца, на шее крупные бусы.
— Это Сима, толмачихой при хозяине будет, — Гица уселась во главе стола, то есть на вершине овала, и пока я приходила в себя после такого представления, указала на своего соседа справа. — Нико, счетовод наш.
— Николас Каунти, госпожа Батрана! Бухгалтер, с вашего позволения, — беднягу так перекосило, что очки съехали на кончик носа.
Он явно был джеландцем, но хорошо говорил по-татурски.
— А это Лука, стряпчий, — отрекомендовала Гица светловолосого крепыша с залысинами, сидящего справа от неё.
Тот спорить не стал. Мазнул по мне взглядом и отвернулся.
Теперь ясно, кого в особняке Талхаров именуют "старшим персоналом".
Худого лопоухого мужчину лет сорока пяти госпожа Батрана назвала Родей, хозяйским знахарем.
— Роланд Спирински, личный врач господина Талхара, — любезно уточнил он.
— А это Диди, — Гица перемигнулась со стриженой. — Женщина для тела.
— Стилист и массажист, — весело пояснила та.
Она, как и Гица, явно получала удовольствие от происходящего.
Занятная компания. Но самой любопытной особой за столом, без сомнения, была сама госпожа Гица Батрана. Домоправительница. Если судить по сгорбленным плечам, морщинистому лицу и дряблой шее, ей давно перевалило за восемьдесят. Но руки как будто принадлежали женщине лет на двадцать моложе, глаза и вовсе блестели так же живо и горячо, как у Диди.
А в душе у госпожи Батраны — сплошной театр теней.
Аниму не всегда удаётся разглядеть сразу. Иногда она сидит глубоко, словно крот в норе.
Однако с Гицей Батраной всё было сложнее.
Родитель-анимат передаёт ребёнку только одну аниму, даже если у него самого их две. Вторая анима может перейти только от другого родителя. Иногда тесты показывают эхо дополнительных аним — от бабушек, дедушек или более ранних предков. Это считается аномалией. Но известны несколько случаев, когда в душе одного человека уживались три и даже четыре равноправные сущности. Неужели Гица — как раз такой уникум? Иначе почему я не могу отследить её анимы. Они как будто всё время меняются…
Прежде чем приступить к трапезе, госпожа Батрана пропела несколько слов по-чурильски, покачала над столом дикарским амулетом из меха, звериных зубов, птичьих перьев и деревянных бусин. Затем снова перешла на татурский:
— Спасибо предкам за солнце,
