Геополитическое положение греческих полисов определяло особенности менталитета и характера их жителей. Именно эллины положили конкуренцию в основу общественной жизни. Каждый грек завидовал соседу и стремился его превзойти – физической силой и ловкостью (так возникли олимпийские игры и их аналоги), аргументацией в споре (так возникли риторика и софистика), мудростью (так возникли философия и наука), умением слагать стихи и рассказывать истории (так развились поэзия и проза, поддерживаемые многочисленными состязаниями).
Соревнование стало основой образа жизни греков, приобретая порой причудливые формы, от конкурсов мужской и женской красоты до состязаний в питии вина, иногда заканчивавшихся смертью участников. Своего рода символом всепроникающей конкуренции и зависти у греков может служить надпись художника Евфимида, сделанная на изготовленной им амфоре: «Евфимид, сын Полиаса, нарисовал это, как это никогда не умел Евфроний». Евфронием звали конкурировавшего с Евфимидом вазописца.
В результате у греков сформировалась цивилизация, которая поставила на первое место не религию, где требовалось единодушие, а культуру, двигателем которой было состязание и стремление прославить любой ценой свое имя. Такой ценой могли быть даже ужасные преступления, как у сжегшего храм Артемиды в Эфесе Герострата или у Павсания, убившего Филиппа Македонского под влиянием слов, что больше всех прославится тот, кто убьет совершившего наибольшее.
В то же время зажатые с суши, греки имели перед собой обширные морские просторы, мотивирующие к колониальной практике по образцу ханаанейцев. Перенаселенные полисы отправляли часть своих «лишних» граждан в далекое плавание к берегам Фракии, Понта (Черного моря), Тавриды (Крыма), Малой Азии, Италии, Сицилии, Галлии, Испании. Там были основаны несколько сотен греческих колоний, общее число жителей которых составляло 1,5–2 миллиона человек.
Деятельный обеспеченный грек в одно время года пахал землю и собирал урожай, а в другое готовил корабль для дальнего плавания за прибылью, как это описано в поэме Гесиода «Труды и дни». Коммерция стала для греков важнейшей сферой конкурентной борьбы. «Сосед усердно состязается с соседом, стремясь к богатству… и гончар питает злобу к гончару, а плотник к плотнику», – писал Гесиод»[46]. «В богатстве – весь человек; Кто добр, но убог – ничтожен»[47], – был убежден поэт Алкей. А знаменитый законодатель афинянин Солон изрек: «Для людей и богатства границ не указано точных, и кто владеет казной, большей, чем прочие все, жаждет удвоить ее»[48].
Еще одной особенностью эллинов стало то, что у них практически полностью исчезла монархия. Старинные цари-анакты, герои Троянской войны, были свергнуты еще дорийцами, а теперь пришел черед и князей-басилеев. Их потеснили олигархи, богатые землевладельцы и торговцы. «На смену монархии повсеместно пришла олигархия, правление более-менее узкого круга аристократов… к началу архаической эпохи мы уже почти повсеместно застаем в полисах Эллады аристократические режимы… Как в свое время на смену анактам пришли басилеи, так теперь их место у кормила полисов заняли аристократы. Эта тенденция продолжалась и в дальнейшем, приведя в конце концов к появлению в ряде полисов (хотя отнюдь не во всех) демократического устройства»[49], – отмечает историк И. Суриков.
На полпути от аристократии к демократии большинство полисов Эллады прошли период тирании. Тираном назывался, как правило, представитель аристократического рода, который предавал свое сословие. Вместо старинных аристократических семей, чье богатство покоилось на земле и которые культивировали воинские доблести и утонченный образ жизни, тиран начинал служить появившимся во множестве денежным мешкам. Как отмечает И. Суриков, слово «тиран» сперва не несло оценочного характера: «Оно противопоставлялось термину „басилей” (царь) и обозначало любого правителя, не получившего власть по наследству, а захватившего ее»[50]. Тираны обычно преследовали и казнили своих недавних сотоварищей-аристократов, расчищая дорогу новым богачам. Именно эта власть богачей – олигархия, иногда прячущаяся за видимое «самовластие народа», – и получила название эллинской демократии.
К моменту столкновения с Персидской Империей греки уже приобрели во всем мире славу хитроумных и бесчестных торговцев. Когда к царю Киру Великому прибыл посол Спарты и потребовал не посягать ни на один эллинский город, царь царей ответил: «„Я не страшусь людей, у которых посреди города есть определенное место, куда собирается народ, обманывая друг друга и давая ложные клятвы…” Эти презрительные слова Кир бросил в лицо всем эллинам за то, что у них покупают и продают на рынках (ведь у самих персов вовсе нет базарной торговли и даже не существует рынков)»[51], – рассказывает Геродот.
Однако тут великий царь Кир ошибся, и его ошибка дорого обошлась его преемникам, недооценившим своего противника. Спартанцы были совершенно не похожи на прочих эллинов. Дорический дух лакедемонского (Лакедемон – другое название Спарты) государства в течение долгого времени оставался невосприимчивым к влиянию Ханаана. Чистота этого духа обеспечивалась законами царя Ликурга. Легенда гласила: даровав Спарте лучшие в Элладе законы и взяв с сограждан клятву, что они будут исполнять эти законы, покуда законодатель не вернется из паломничества к дельфийскому оракулу, Ликург решил добровольно уморить себя голодом на чужбине, чтобы связать спартиатов этой клятвой навсегда. «Ликург не ошибся в своих расчетах. Спарта превосходила все греческие города благозаконием и славою на протяжении пятисот лет, пока блюла законы Ликурга»[52], – подчеркивал Плутарх.
