ты бы спросил меня, как я живу.
– Как ты живёшь… Спросить… Спросить, как ты живёшь… Спросить… Хорошо… Я спросил.
– Я построил дом. Заходи… В Мукачевском переулке. Ты в университете работаешь… Ты можешь мне помочь… У меня сын поступает.
– Сын? Сын, сын, поступает… Сын… Я в университете работаю. Сын у него… Сын… Я в университете работаю… Хорошо… Хорошо… Хорошо… Хорошо…
– Чтобы его в армию не забрали…
– Куда?
– В армию.
– В армию, в армию… Я в университете работаю… Я в университете работаю… Вот, значит, где?.. В армию не забрали… Ладно… Ладно – хорошо. Ладно-ладно-хорошо. Ладно-ладно-хорошо… Тут важно, что я в университете работаю… Вот, значит, где… В армию… В армию… Зайти надо в армию… Сходить… Зайду пойду… Да завтра же… Или сегодня вечером… Да… Пойду…
Главное, дети мои, чтобы у вас не появилась мысль, что чем вы становитесь лучше, тем я становлюсь хуже.
После появления её на экране он сказал:
– Человек должен стариться дома.
Он пошёл.
Слышит шаги чьи-то.
Остановился – шаги прекратились.
Он двинулся, прислушался – шаги за ним.
– Да это же я! – закричал он. – Слава богу!
Нет! Ошибся.
За ним вначале шли.
Потом приехали.
У нас в стране лозунг «Сегодня мы живём лучше, чем завтра!»
А нарушить закон Ньютона можно только один раз.
Костюм
Девочки, помогайте мне.
Я не буду шить.
Я буду покупать готовое.
Я пять раз пробовал.
Пять раз замечательные кутюрье с помощью ниток и фантазии создавали из меня бригадира богатого колхоза семидесятых.
Крупного челночника девяностых.
Бухгалтера мафиозной бригады из Ростовской области в костюме с чужого плеча. Причём этот костюм был отобран им у порядочных людей…
Я себе не нравился всегда.
Но в этих костюмах никакая правда о моей натуре не мешала выявить глубоко скрытые пороки.
Кутюрье и их дамы со шпильками во рту были в восторге.
Я не помню случая, чтоб я смотрел на себя спереди, не будучи заколот булавками сзади.
Показывали сзади только на булавках спереди.
Кто должен был мне вставлять булавки в театре или в гостях?
А друзья говорили: «Михаил, ты должен любить себя, ты не хуже других».
Пока не попадалось зеркало.
Женщина, встретив зеркало, замолкает навсегда.
Я, встретив зеркало, начинал долгий разговор.
– Красота мужчины в другом, – говорил я зеркалу.
В чём в другом, и когда дойдёт до другого, и каким красивым я окажусь в другом зеркале?
Мне в одежде не только передвигаться, мне красоту телосложения хотелось бы как-то прикрыть или подчеркнуть.
Чем брать? Умом или костюмом?
Сорочкой, которая не только чтобы не гладилась, но и чтоб не пачкалась.
Мне чтоб галстук немнущивыщи был.
Мне к нему платочек из кармана торчащивыщи был.
И всё это не для себя же…
Мне чтоб остальным было со мной терпимо.
Не для себя же мы обстригаемся, одеваемся, в журналы глянцевые погружаемся до отражения лица в туфлях и часов в зрачках.
Я одежду не терплю, я на неё надеюсь.
Не оправдала надежд – всё.
Халат, тапочки, котлеты – и у окна.
Может, кто-нибудь покрасивей пройдёт?
Когда я прислушался к своим словам, оказался либерал, чёрт возьми!
Он говорил на языке, напоминающем английский.
Женщина – форма, которую мужчина наполняет содержанием.
Я в Лондоне. Неправда, что люди всюду одинаковые.
– Вы любите деньги!
– Да. Но не все.
Появились несвободные, но независимые.
И свободные, но зависимые.
Деятели искусства.
Любопытство – предвестник мышления.
Решение простить – это решение.
Это не чувство.
Это решение.
Принял решение – всё!
– Вы – женщина, эти цветы – для вас.
– Что я должна делать? Мне даже некуда сесть!
– Садитесь на цветы, вы – женщина!
Приобретать недвижимость в виде должности.
Граждане! У меня нет желания восстанавливать лицо по черепу, вычислять зад по лицу, сообразительность – по внешности.
Я даже не могу определить характер по поведению.
По человеку не могу предсказать ни будущее, ни даже его прошлое.
Только то, что вижу.
А об этом неохота говорить в такой день.
Такой концерт!
По пять пальто люди в гардеробе забывали.
Выскакивали в чём сидели!
Мужчина – это призвание.
Женщина – это профессия.
СССР
Тузлук
Село под Одессой.
Тузлук.
Солевые места.
Отсюда и название.
Воды нет.
Электричество есть.
Мужья пьют.
Бабка Ляна рассказывает о муже:
– Прыходыть пьяный и сцыть. Я його до хаты не пускаю. В комори ночуе. Грозыв зависыться. И зависывся. Мы глянули – висыть. Ще дышав. А мы дверь тихо прыкрыли. И сыдилы в кимнати, пока не помер. Галка своего сапкою порубала в огороди. Пьють. Скотыну рубають. Всё з дому продають. Знущаються. Я зараз одна. Тыхо. Чысто. За худобою хожу.
Индюки, утки, качки… Они сами куда-то ходят, возвращаются.
Даже больная, она встаёт и даёт им корм.
И в будни, и в праздники.
С шести часов.
Они жрут всегда.
Кабанчик-сволочь.
Только отвернёшься – морда в перьях – «вже курку зъив».
Ест, подлец, курей.
Тоже надо следить.
Дождя нет.
Пыль толстым слоем.
Воробей взлетает, как ракета, – куча пыли.
Тракторист косточки абрикосовые бросает в пыль, разбивает каблуком сапога.
Скажешь ему «здравствуйте», он бросит в пыль косточку, разобьёт, подберёт, разберёт, съест и ответит: «Здравствуйте».
Я поздоровался с министром.
И он тоже хорошо отнёсся ко мне, чуть не ответил.
У него так лицо дрогнуло – мол, и вам…
Но тут же застыло.
Надо будет у него что-то попросить.
