я, как честный человек… хотя никогда им не был.
— Не был?
— Эм… у меня были проблемы с моногамностью… понимаешь? У неё тоже, но я Это начал. И мог бы остановить, наверное… мог… не стал…
— Проблемы с моногамностью?
— Я не хотел быть с одной женщиной, даже с Лёлькой… — и это «даже» мне совсем не понравилось. Я имею ввиду, о таком же предупреждают, или нет? Например, «Привет, меня зовут Егор, и я изменяю своим женщинам». Мы никогда не обсуждали этот вопрос, отчего-то это казалось очевидным, но очевидно только то, что это не всем очевидно.
— Я был таким сладким красавчиком, а вокруг подруги Насти и Лёльки… После рождения Васьки стало еще хуже, я попросту не приходил домой… А должен был, ей было шестнадцать… она не понимала ничего… я тоже, когда потом видел её то с одним, то с другим… Потом она попросту ушла… а потом и вовсе уехала, подписав отказ от Василисы… Настя увезла нас в один день к родителям, но это мало помогло. Меня не было три месяца… Три… я ничего не помню из этих трех месяцев, только то, что мне было жаль себя, я не хотел ребенка, не хотел, и меня кинули с ним! А она мелькала и мелькала на страницах журнала… и это сводило с ума… Пока отец не сказал, что лишит меня прав на Василису, и он бы это сделал.
— Каак?
— Хм, достаточно было пары анализов, чтобы признать меня неблагонадежным. Он дал мне пару месяцев, что бы я разгреб все, что наворотил или убирался из их жизни с Василисой. А Васька… она маленькая… беспокойная была, она и сейчас бывает ночью плачет, ты знаешь, но тогда… я приходил домой, и бабушка укладывала мне на грудь Ваську, даже если я был в дымину… и сидела рядом, Васька засыпала, цеплялась своими ручонками за мои волосы… Мне некуда было идти… бабушка продала свою квартиру, отдав деньги нам с Настей, сказала, что вечно жить не собирается, а деньги нам нужны сейчас… так что большую часть времени она теперь живет на этой даче. Мы купили две квартиры и взяли в аренду два магазина. Настя передумала быть моделью после… после… неважно… Я бы не справился без Насти, никогда.
За время монолога Егор выкурил едва ли не пять сигарет, а сейчас смотрел в одну точку… Я смотрела в ту же точку, пытаясь найти там что-то.
— Эм, Егор… у тебя и сейчас эти проблемы?
— Какие именно, Василина? С алкоголем? Со съехавшей крышей?
— С моногамностью… для начала… — отчего-то хочется прояснить этот вопрос, другие вопросы тоже крутятся на языке, но это вопрос вылетает первым. Я взрослая женщина и должна знать правила игры, даже если после проигрыша, а в нем я уверена — пять выкуренных сигарет и целый ящик фотографий довольно красноречиво говорят об этом.
— Василина… Вася, — его руки на моих руках, — Вася, я не изменял тебе и не собираюсь, я знаю, что такое терять и боюсь потерять тебя… пожалуйста, останься со мной, Василина.
— Но ты же… ты… — а вот теперь я действительно плачу, — ты любишь свою Лёльку.
— Нет, Василина, нет. Не один наркоман не любит свой наркотик. Она не имеет значения для меня…больше никогда не будет иметь, мне страшно потерять тебя.
И хотя он не говорит слов «я люблю тебя» или «ты особенная», я верю ему… ведь в конечном итоге он справился. Егор не хотел ребенка, но теперь он души не чает в своей Ваське, и даже когда он приходил под утро, пьяный, Васька спала на его груди… а эта девушка, его наркотик… ведь излечиваются от любой зависимости, мне хочется так думать, поэтому я шепчу ему…
— Давно не танцевал? — и включаю музыку на своем телефоне, делясь с ним наушником, которого, конечно не хватает из-за разницы в росте, и он попросту поднимает меня, обернув свое тело моими ногами и отвечает:
— Давно…
Тот самый кусочек
Егор.
(через неделю после знакомства с родителями)
— Егор?
Черепно — Мозговая. Открытая.
Лёлька.
Все та же.
Её рука на моей руке.
— Дай ключ от машины.
Моё сознание — Крыса. Она — Нильс с дудочкой.
Иду.
Лобовое стекло.
Отражение.
Память.
Я вижу тебя в кремовом платье, ты кружишься на дорожке, освещенной одним единственным фонарем, завихрения мотыльков над головой. Она — мотылек. Я — её свет.
— Так будет всегда? — говоришь ты.
— Всегда, — вторю тебе я.
Мы курим одну на двоих. Блестки с твоих волос осыпались на лицо. Твой блеск для губ пахнет малиной. Она — малина. Я — её сорвал.
— Так будет всегда? — говоришь ты.
— Всегда, — вторю тебе я.
Ты запуталась в простынях. Сливочного оттенка. Как твоя прохладная кожа.
Твоя кожа — персик. Я — нож, рубанувший до косточки. Сладкий сок стекает мне в рот.
— Так будет всегда? — говоришь ты.
— Всегда, — вторю тебя я.
Центр города. Отель.
Лифт.
— Что мы делаем?
— Мы? Стоим… — пальцем по… действительно стоим.
Моё тело — Крыса. Она — Нильс с дудочкой.
Номер.
Глаза в Глаза. Тонкие пальцы. Холодные.
— Что ты хочешь, Алёна?
— Тебя…
— Меня?
— Тебя…
— Ты появилась через четыре года, и всё, что ты хочешь… это меня?
— Почему нет, Егор?
Губы.
На моей шее.
Прижимается.
Не такая…
Холод.
Прозрачные пальцы расстегивают мои джинсы.
Моё тело — Крыса. Она — Нильс с дудочкой.
Дергаю за волосы. Разворачиваю.
— Хочешь меня, Алёна?
В ухо.
Белья нет. И не было.
Ты не готова. Даже рядом.
Плевать.
Моё тело — Крыса.
— Хочешь? Бери…
Одним рывком.
Больно. Тебе больно.
С каждым толчком тебе больно.
Больно за каждый всхлип «мамочка».
Больно за каждое чертово восьмое марта.
Больно за каждый вопрос «почему»
Больно за каждый мой ответ.
— Хочешь? Бери…
— Мне больно, Егор!
— Хм…
— Перестань…
Слезы.
Щекой в стену.
Волосы на кулак.
— Ты можешь меня попросить, Алёна, я помню, как сделать тебе приятно.
Моё тело — Крыса.
— Пожалуйста.
— Пожалуйста, перестать?
Сильно за волосы. Сильные качки. Извращенный секс. К черту подготовку. Меня не готовили.
— Пожалуйста, сделай приятно…
Отлично.
Мое тело — Крыса.
Давится моими пальцами.
Пальцы знают, что делать.
