не хочет? Если то, что для меня важно, для него — капризы и вздор?
— А ты знаешь, что важно для него? — спросил Висмут. — И важно ли это для тебя, или тоже — «капризы и вздор»?
Сурьма задумалась. И правда: чего же хотел Астат? Их свадьбы — да. Карьерного успеха — безусловно. Но должно быть что-то ещё! Что-то самое важное, что она, оказывается, упускала.
— Самый простой способ лучше понять человека — поговорить с ним по душам, — улыбнулся Висмут. — Доверительно. Иначе, ничего не зная о собеседнике, мы склонны воображать вместо него кого-то другого, для нас удобного.
— Но мне его позиция отнюдь не удобна! — вспыхнула Сурьма.
— Но тебе удобно на него злиться. И, возможно, позже удобно будет винить в том, что пришлось поступиться своими мечтами. Хотя самая частая причина того, что мы предаём наши стремления, кроется не в окружающих людях, а в нашем собственном малодушии и страхе провалиться на пути к цели.
Сурьма строго глянула из-под полей своего цилиндра, но ничего не ответила. Висмут говорил не назидательно, как, например, папи. В его голосе слышалась горечь — даже боль — будто речь шла не о Сурьме, а о едва затянувшихся ранах Висмута, о его преданных мечтах, о его промахах и ошибках, поражениях и провалах — обо всё том, о чём Сурьма не имела никакого представления, поэтому возражать, спорить, отстаивать что-то казалось глупо. Да и не хотелось.
— Не-зверь готов, можно работать, — произнесла она, всё так же пристально глядя в глаза Висмуту.
Глава 11
Лютеция сидела с Празеодимом уже третью неделю, и несносного старикашку теперь было не узнать: он стал покладистым, тихим и довольным. На второй день выходных Висмута начинал, правда, капризничать и требовать то одного, то другого, но капризы его утратили былое злобство в адрес сына и желание задеть его за больное и совершались больше для порядка, поэтому теперь возвращаться домой Висмуту было не так тошно.
Неделю назад его встретил аппетитный запах, доносящийся с кухни. Лютеция выплыла вслед за ароматом из кухонных дверей и, опершись локтем о косяк, произнесла своим низким тягучим голосом:
— Я приготовила тебе рагу. Всё на столе. Оди у себя, уже десятый сон видит.
Висмут растерялся.
— Не стоило. Мы договаривались, что ты будешь кормить только его и тем…
— …что есть, я помню. Но рагу я приготовила для тебя, не для Оди. Мне захотелось. И я недурно кулинарю. Прибавки к моему жалованью это не требует, — Лютеция загадочно улыбнулась.
Ужин оказался отменным! И с тех пор Лютеция завела традицию готовить для Висмута, несмотря на его отговорки. Сама она не ужинала, ссылаясь на то, что ест раньше, пока готовит, но компанию за столом Висмуту составляла. Вот и сейчас она сидела на соседнем стуле, развернувшись к Висмуту вполоборота.
— На службе всё хорошенечко? — спросила Лютеция, щуря томные глаза, словно пригревшаяся на солнышке кошка.
— Да. А у вас тут как, не шалит дед?
Лютеция лениво усмехнулась:
— Как видишь. Со мной не расшалишься. Ты доволен?
— Более чем! Кто бы рассказал — я бы не поверил, что столь разительные перемены возможны едва ли не с первого дня. Что ты с ним делаешь? Заколдовываешь?
— Ублажаю.
Висмут закашлялся, подавившись бульоном, черешневые губы Лютеции расплылись в довольной улыбке.
— Шучу, Вис, шучу. Но в какой-то степени это правда. Такие, как он, привыкли быть в эпицентре жизни и, оказавшись на её обочине, становятся злы на весь мир. Эту злость подстёгивает страх быть ненужным, бесполезным, незаметным и, в конце концов, забытым. Я даю ему внимание, которого он требует. Щекочу его нервишки, заполняя возникшую в его жизни пустоту и недостаток впечатлений. Ну и добавляю капельку лауданума в чай, конечно же, — заговорщически подмигнула она, — но это — секрет.
Висмут усмехнулся.
— Кстати, о секретах, — протянула Лютеция, — что с твоим коленом?
— Что?
— Я вижу, порой ты прихрамываешь на правую ногу. Колено, верно? Что с ним?
— Пуля, — нехотя ответил Висмут. — До сих пор там, в кости, повыше сустава.
— Так и знала, что ты воевал, — довольно проворковала она, — видно и по мускулам, и по выправке. Офицер?
— Старший сержант.
Лютеция неспешно кивнула. Закинув ногу на ногу, она приподняла юбку и извлекла из-за кружевной подвязки маленькую фляжку.
— Я не пью, — ответил на её предложение Висмут, — я ж паровозник, нам нельзя.
— Пить вам нельзя только на работе или перед ней. У тебя завтра выходной, а в выходные вам нельзя напиваться. Но тут, — она поболтала фляжкой, — пара напёрстков совсем не крепкого, на двоих не хватит даже для того, чтобы захмелеть, — и женщина, сделав глоток, вновь протянула флягу Висмуту.
Мгновение поколебавшись, он взял фляжку и чуть пригубил из неё.
— Хорошее, — одобрил.
— У тебя были с этим проблемы, да? — прищурила чёрные, густо подведённые глаза Лютеция.
Висмут бросил на неё напряжённый взгляд, отставил в сторону пустую тарелку.
— Я не осуждаю, — вздохнула она, укладывая голову на скрещённые на столе руки и глядя на Висмута через плечо, снизу вверх, — все мы увечные механизмы, что твои паровозы. Думаешь, я не без греха? Не усмехайся так, я сейчас не о том грехе. Дома у меня целая коллекция. Фляжек — не грехов. Хотя и последних тоже.
— Не представляю тебя пьяной.
— Хм… А я и не напиваюсь. Но поздно ночью, когда возвращаешься в пустую квартиру с работы, для которой ты уже слишком стара и неуместна, согреть может разве что это, — она вновь тряхнула флягой и, сделав глоток, протянула её Висмуту, — потому что кроме этого да работы, которая совсем уже не по мне, и собственного возраста, у меня ничего нет.
Висмут долго молчал, глядя на Лютецию, которая сейчас была совсем иной, не похожей на властную воительницу древних времён. Под всей краской, пудрой, подводкой, помадой, под ворохом блестящих чёрных кудрей пряталась обычная женщина: уставшая, разочарованная, нелюбимая. Слишком сильная для того, чтобы нравиться многим, слишком экстравагантная, чтобы притворяться кем-то другим. Висмут смотрел на неё, а она смотрела в ответ глубокой бархатной чернотой своих глаз, не мигая, не шевелясь, словно статуя всеми забытой богини.
— Я пил два года, — тихо произнёс он. — Беспробудно. Оказался на той самой обочине жизни, бесполезный и ненужный. У меня была неработающая нога, дикие беспрестанные боли, пособие по ранению и бутылка.
— И как выбрался?
Висмут пожал плечами:
— Не сразу.
Лютеция отодвинулась от стола, полностью развернувшись к Висмуту. В молчании, всё так же глядя друг другу в глаза, словно продолжая беззвучный диалог, они отпили ещё по глотку из фляги. Рука Лютеции поднялась по плечу Висмута, пальцы взъерошили его
