рассказывала о своем прошлом.
Бену теперь пятьдесят два года, он родился через много лет после того, как я распрощалась со всем, что напоминало мне о прошлой жизни. Но дети часто не могут понять, что их родители – независимые личности, со своими мечтами и желаниями; вот и Бен никогда по-настоящему не знал меня. Ему известно лишь то, чем я с ним делилась: мое тело, которое вскормило его; голос, который его отчитывал; руки, которые его ласкали. Но я гораздо сложнее, во мне заключено множество такого, что никак не связано с ролью матери и чего я никогда не позволяла ему увидеть.
– Прекрасно, – сказал Бен, ероша волосы, которые у него, в отличие от отцовских, густые и темные. К сорока пяти Луис почти полностью облысел, хотя и пытался мужественно прикрыть бо́льшую часть головы, зачесывая пряди с затылка. У меня так и не хватило смелости сказать ему, как глупо это выглядело. – Мам, давай поступим так. Ты подождешь несколько недель, а потом мы полетим вместе, хорошо? Я немного изменю свои планы, хоть будет непросто, но раз для тебя это так важно…
– Кажется, мы уже выяснили, что ты очень занятой и важный человек, – спокойно признала я. В этом я его подвела. Я люблю сына больше всех на свете, но время показало, что я совершила ошибку, позволив ему перенять жизненные приоритеты у отца, в то время как я была полностью погружена в мир книг. Почему меня не оказалось рядом, когда нужно было объяснить ему, что такое мужество, вера и отвага? Он хороший человек, я в этом не сомневаюсь, но слишком печется о своем успехе и почти не интересуется тем, что находится в наших сердцах. Я не такая.
– Мам, только не начинай снова, – ответил он усталым голосом. – Знаю, тебе кажется недостатком, что я переживаю за работу. Но, видишь ли, я люблю ее. И это не грех.
Не обращая внимания на его слова, я положила в чемодан темно-серое платье, а затем еще одно – сиреневое. Эти платья я купила много лет назад, потому что они напоминали мне о прошлом, и мне казалось уместным взять их сегодня с собой.
– Бен, – спросила я его, – скажи, я когда-нибудь рассказывала тебе о своей матери?
Теперь он обеими руками теребил волосы, напоминая чем-то безумного ученого.
– А это здесь при чем? – Я молчала, и он, вздохнув, опустил руки в знак своего поражения. – Нет, мама. Не рассказывала. То есть я знаю, что она была француженкой…
– Нет, она из Польши. Как и мой отец.
На мгновение он взглянул на меня обескураженно.
– Верно. Конечно. Но они переехали во Францию, когда ты была еще маленькой, так?
Я кивнула:
– Да, но я не это имела в виду. Я ведь никогда не рассказывала тебе о ней, не так ли? Как она танцевала на кухне, когда думала, что ее никто не видит? О том, как звучал ее смех? Я не рассказывала тебе, какие у нее глаза, Бен, а они были темно-темно карие, как горький шоколад, и от нее пахло ванилью и розами. – Я сделала паузу, чтобы перевести дух, и буквально почувствовала, как он уставился на меня. – Она боялась, что ее забудут, что все воспоминания о ней будут стерты, как будто они хранят самое ужасное, что только может случиться. Но я это сделала – я не рассказывала тебе о ней. Все эти годы она была предана забвению. Ты хотя бы знаешь, как ее звали?
– Мама, – глухим голосом сказал Бен. – Ты меня пугаешь. Почему ты завела разговор о своей матери?
– Файга. Ее звали Файга. – Он точно решил, что я умом тронулась. Внимательно посмотрев на него, я увидела в его взгляде не только сострадание и тревогу, но и раздражение. Он думал о том, что ему нужно сделать, о том, сколько стоила каждая его минута. И я поняла, что единственный выход – быть с ним честной. В какой-то мере. – Бен, дорогой, если тебе от этого станет легче, я поменяю свои планы насчет путешествия.
– Да, мама, вот и славно. Давай сегодня вечером все обсудим, хорошо? И ты расскажешь мне, почему так внезапно решила ехать в страну, с которой тебя ничто не связывает. – Снова вернулся его менторский тон, что немного приглушало мое чувство вины.
– Как скажешь, милый. – Я подошла к нему и крепко обняла. Он позволял себе видеть во мне не ту, кем я на самом деле была, и тем самым стирал меня настоящую так же, как я стерла свою собственную мать. Он смотрел на меня и видел человека, совершенно неспособного позаботиться о себе. Но я не такая. – Бен, я люблю тебя, – добавила я, пока он шел к выходу.
– Я тоже люблю тебя, мама. – Он улыбнулся мне. – И не чуди в мое отсутствие, хорошо?
– Конечно, малыш, – согласилась я. Когда дверь за ним закрылась, я взяла телефон и набрала номер «Дельты». Через десять минут я изменила бронирование на 15:11 сегодняшнего дня. Я вылечу на шесть часов раньше и буду в Берлине завтра в 10:50 после пересадки в Нью-Йорке. Я постаралась убедить себя, что не обманула Бена. Ведь я поменяла рейс, то есть изменила свои планы, как, собственно, и говорила.
Еще много лет назад я узнала, что истина заключается в нюансах. Я вызвала такси и начала складывать в сумку туалетные принадлежности, готовясь к встрече со своим будущим.
Глава 9
Июль 1942
– Ты должна делать то, что говорит священник, – заявила мамуся после того, как Ева забрала ее из книжного магазина, привела в их комнату в пансионе и кратко рассказала о встрече в церкви. – Ради твоего отца. – Пока они шли домой, город сиял в лучах полуденного солнца, а покрытые глиняной черепицей крыши блестели так ярко, словно были охвачены пламенем.
– Думаю, речь идет не только о папе. Отец Клеман хочет, чтобы я сделала кое-что взамен.
– Значит, ты поможешь ему подделать несколько документов, – сказала мамуся после небольшой паузы. – Сколько на это уйдет времени? День? Два? Потом мы должны будем уехать. Все вместе, в Швейцарию.
Ева кивнула, однако она не была уверена, что это будет так просто.
В начале восьмого вечера в их дверь постучали. Ева осторожно открыла и увидела на пороге мадам Барбье.
– Я накрыла ужин в столовой, – сообщила она.
– Но вы же знаете, что у нас нет продуктовых карточек, – возразила Ева.
– Мы в Ориньоне заботимся друг о друге.
Ева тяжело вздохнула:
– Именно поэтому вы рассказали о нас отцу Клеману?
Мадам Барбье отвернулась.
– Я спасаю вам жизнь, мадемуазель, вам и вашей матери. У вас хорошие документы, однако вы не все учли. Пока что не все. – Она развернулась и ушла, прежде чем Ева успела произнести хоть слово.
Несколько минут спустя
