закричал, по берегу заметался. И тут оба кавалера, что за ней ухаживали, в одно и то же место кинулись за ней. Один схватил ее за рукав, другой схватил за ноги, так все и утонули. Отец в горе вытащил их тела на берег, причитал он, плакал и похоронил дочь. Родители обоих юношей явились. Рядом с ее могильным холмом сделали еще могилы, а когда стали хоронить, отец того, что из страны Цу, сказал: «Кто из той же стороны, того и хоронить вместе с ней. А тот, что из другой, как же можно его в той же земле?» [391] . И когда он воспротивился, отец того, что из Идзуми, нагрузил на корабль землю из провинции Идзуми, привез сюда же и в конце концов похоронил сына. И вот, говорят, могила девушки стоит в середине, а слева и справа – могилы юношей.
В старину это было, изобразили все это на картине и поднесли императрице [392] , ныне уже покойной, и все придворные на эту тему слагали стихи будто бы от их имени. Исэ-но миясудокоро [393] (за юношу):
Кагэ-то номи
Мидзу-но сита-нитэ
Ахимирэдо
Тама наки кара ва
Кахи накарикэри
Лишь тенями
Под водой
Встретились мы.
Но тело без души —
Какой от него прок? [394]
От имени девушки одна принцесса [395] :
Кагиринаку
Фукаку сидзумэру
Вага тама ва
Укитару хито-ни
Миэн моно ка ва
Беспредельно
Глубоко погрузившаяся
Душа моя
С тем, кто так поверхностен,
Разве встретиться может?
Еще Исэ-но мия (за юношу):
Идзуку-ни ка
Тама-во мотомэн
Ватацууми-но
Коко касико то мо
Омохоэнаку-ни
Где же мне
Душу ее найти?
Широкое море —
Здесь она или там?
И этого мне не понять.
Хёэ-но мёбу [396] :
Нука-но ма мо
Моротомо-ни то дзо
Тигирикэру
Афу то ва хито-ни
Миэну моно кара
И в могиле
Вместе быть
Поклялись,
Ведь наши встречи людям
Не видны там [397] .
Итодокоро-но бэто [398] :
Катимакэ мо
Накутэ я хатэму
Кими-ни ёри
Омохи курабу-но
Яма ва коютомо
Победителя и побежденного
Так и нет – вот чем кончилось,
Хоть в любви к тебе
Состязались мы,
Гору «Состязание» переходя.
От имени девы еще при жизни:
Афу кото-но
Катами-ни уфуру
Наётакэ-но
Тативадзурафу-то
Кику дзо канасики
Быть коромыслом
И нести корзины
Шелестящему бамбуку
Так трудно —
Узнала я об этом и грущу [399] .
И еще:
Ми-во нагэтэ
Аваму-то хито-ни
Тигиранэдо
Укими ва мидзу-ни
Когэ-во нарабэцу
Расставаясь с жизнью,
Все же встретиться с тобой —
Такой клятвы я не давала.
Но бренное мое тело
На воде показалось [400] .
Еще за одного из юношей:
Онадзи э-ни
Суму ва урасики
Нака нарэдо
Надо вага-то номи
Тигирадзарикэму
В одном потоке [с тобой]
Жить отрадно.
Но все же
Отчего ты не мне одному
Клятвы давала? [401]
В ответ дева:
Укарикэру
Вага минасоко-во
Охоката ва
Какару тигири-но
Накарамасикабэ
Печальное
Тело мое на дне.
Ах, если бы
Такой клятвы
Я не давала! [402]
Еще за другого юношу:
Вага то номи
Тигирадзу нагара
Онадзи э-ни
Суму ва урэсики
Мигива то дзо омофу
Хоть не мне одному
Ты клялась,
Все же в одном потоке [с тобой]
Жить – отрадной такая судьба
Представляется мне [403] .
И вот вокруг могилы этого юноши построили ограду из благородного бамбука, положили с ним вместе охотничье платье – каригину, хакама, шапку эбоси, пояс, а также лук, колчан и меч и похоронили. А у другого родители, видно, беспечные были и ничего такого не сделали. Имя же этой могиле – «могила девы» – так ее назвали.
Один путник заночевал как-то у этой могилы и услышал голоса, будто кто-то ссорится. Странным это ему показалось, стал разузнавать, говорят ему: «Ничего такого [здесь раньше] не случалось». Подивился он этому, снова лег там спать, и вдруг вышел перед ним какой-то юноша, весь залитый кровью, преклонил колени и говорит: «Меня мучает враг, и я в тоске. Одолжите мне ненадолго ваш меч, я отомщу недругу!». Испугался странник, но меч дал. Потом подумал, что, может, это ему приснилось, но, смотрит, и правда, меча у него нет. Немного погодя прислушался: как прежде, будто какая-то ужасная ссора. И вот вскоре появляется перед ним тот же человек в большой радости и говорит: «Благодаря вам я убил того, кто долгие годы был мне ненавистен. Отныне и впредь я буду охранять вас» – и рассказал всю свою историю с самого начала. Очень не по себе было путнику, но любопытным ему все это показалось. Расспрашивал он, тот ему отвечал, а как ночь перешла в рассвет, глядь – перед ним нет никого. Осмотрелся утром, а у подножия холма кровь течет. И на мече тоже кровь. Очень странная эта история, но записана она так, как ее рассказывают.
148
Был один человек, который построил себе дом в провинции Цу, в окрестностях Нанива. Долгие годы жил он с женой в любви и согласии. Оба они были не низкого происхождения,
но со временем им становилось все труднее, жилище обветшало, прислуга по одному разбежалась в более богатые дома, так они и остались вдвоем. Но раз они были не из простых, то и не стали наниматься никому в услужение, но очень горевали, печалились и говорили между собой: «Как невыносимо тяжело все это». Муж: «Никуда я не могу уехать, когда положение твое так ненадежно!» Жена: «Куда же уйду я, оставив своего супруга!» Так только переговаривались они, но однажды муж сказал: «Ничего не поделаешь, придется мне все же уезжать. Сердце мое сжимается от жалости, что в твои юные годы так тебе жить пришлось. Отправляйся в столицу и поступи к кому-нибудь в услужение. Если дела твои пойдут хорошо, вызови меня. Если мне удастся жить как люди, я сразу же сообщу тебе». Плача, обменялись они клятвами. И жена поехала в столицу искать помощи у родственника. Никакой особой цели путешествия у нее не было, и, приехав, она поселилась в доме своего спутника и очень печалилась там о муже. Во дворце перед домом во множестве рос мискант. Подул ветер, она вспомнила о далекой стране Цу, подумала: «Что-то с ним теперь будет?» – и в грусти сложила:
Хитори ситэ
Ика ни сэмаси то
Вабицурэба
Соётомо маэ-но
Оги дзо котафуру