или лазерная физика.
— Рад познакомиться с вами, Аджани, — с чувством произнес Спенс.
Все это время Олмстед Пакер с интересом поглядывал на Спенса.
— Не расскажите ли о себе? — живо поинтересовался он.
— О себе? — смутился Спенс. — Да я… я здесь новенький. У меня это первый выход в космос.
— Я так и полагал. Между прочим, для Аджани это тоже первый прыжок. Я долго пытался затащить его сюда. Калифорнийский технологический институт вцепился в него как клещ и ни за что не хотел отпускать. Вы, случайно, не из Калифорнийского института?
— Нет, из Нью-Йоркского. А почему вы спросили?
— Да просто вспомнил доктора Рестона из Калифорнийского технологического института, но это было много лет назад, так что это были явно не вы.
— Да, фамилия не самая редкая, — Спенс почему-то не мог признаться, что Пакер говорил о его отце, докторе Рестоне — профессоре, проблемы которого Спенс совсем не хотел обсуждать.
— Вы учились в Калифорнийском технологическом институте? — спросил Спенс.
— Стэнфорд, — с гордостью ответил Пакер. — Хотя большую часть времени я провел в JPL[2]. А вы? Проект LTST, верно?
— Ну, в общем, да.
— Увлекательная работа, — признал Пакер.
— И очень важная, — тут же добавил Аджани. — Если мы когда-нибудь собираемся выйти за пределы Солнечной системы, мы должны понимать взаимосвязь между сном и общим психическим состоянием. Как долго может длиться сон? Насколько он обусловлен определенными химическими взаимодействиями в мозгу? Как можно использовать его в космических полетах? Очень интересно. Вы работаете над важными вопросами, доктор Рестон.
Спенс был польщен. Смущаясь, он пробормотал:
— Для друзей я — Спенс.
Аджани, казалось, хорошо знал суть его работы.
— Скажите-ка, Спенс, как вы полагаете, удастся нам усыпить экипаж, скажем, на пару лет в межзвездном перелете?
— Это непросто. — Спенс едва слышно посвистел сквозь зубы. — Но не исключено. Сейчас пока это маловероятно, все-таки территория, по которой мы бродим, очень плохо изучена. Но скоро, надеюсь, мы освоимся… Но пока наши ожидания явно превышают возможности.
— Вы из первопроходцев, Спенс. И вы осторожны. Это хорошо. — Аджани улыбнулся. — Пакер ведь не случайно задал свой вопрос. Ему надо знать…
— О, вот как! — Спенс поднял брови и с удивлением посмотрел на Пакера.
— А я что говорил! — ухмыльнулся Пакер. — Он сообразительный. Признаю. Я кое-что имел в виду, и надеялся, что ваш ответ меня немножко успокоит.
— Олмстед возглавляет исследовательский полет в этом году, и собирается взять с собой шестнадцать своих третьекурсников. Естественно, у него есть опасения.
— Да нет у меня никаких опасений! Я третий раз лечу на Марс, и мне просто скучно в полете. Пять недель — это долго, а на борту особо нечем заняться. Вот я и подумал, что не прочь выспаться, как следует.
— Не будет никаких пяти недель, если вы с вашими теоретиками перестанете строить теории и займетесь, наконец, всерьез плазменным двигателем, — язвительно заметил Аджани.
Пакер сделал обиженное лицо и устало покачал головой.
— Вот видите, Спенс? И мне приходится с этим мириться. Оказывается, это я виноват, что у нас до сих пор нет плазменного двигателя. Между нами говоря, доктор Рестон, я думаю, что Аджани — диверсант, присланный из Калифорнийского технологического, чтобы сорвать наши эксперименты. Они хотят первыми запатентовать плазменно-ионный привод.
— Я и сам подумывал отправиться в этот полет… — Спенс помялся. — Меня попросил директор Сандерсон.
— Значит, надо обязательно лететь, — уверенно сказал Аджани.
— Играете в пидж? — Пакер пристально посмотрел на него.
— Немного играю. У меня маловато опыта в невесомости. Но мне нравится игра.
— Отлично. Решено. Будете в нашей команде. Преподаватели и студенты всегда устраивают турнир по пиджу во время марсианского полета. Это у нас что-то вроде традиции. Но вот беда, не все преподаватели занимаются спортом.
— Они все время проигрывают, — ехидно вставил Аджани.
— Но я пока не решил. У меня здесь много дел…
— Если Сандерсон предлагает лететь, я бы не стал отказываться. Он ведь не всех приглашает. Вам повезло, что он вас выбрал.
Они еще долго разговаривали, хотя Спенсу показалось, что разговор прекратился слишком быстро, когда жена Олмстеда Пэкера позвала мужа пообщаться с некоторыми из ее друзей. Аджани тоже извинился и растворился в толпе вокруг буфета. Спенс ощутил себя голым и растерянно огляделся. Поговорить было решительно не с кем. Приятный разговор с этими двумя учеными кончился слишком быстро.
— Я думала, что они тебя никогда не отпустят, — раздался знакомый голос позади него.
Спенс резко развернулся. За спиной стояла Ари. Она, как всегда, появилась неожиданно.
— Я тону, спасите меня, — жалобно произнес Спенс.
— А мне вовсе не показалось, что вас пора спасать. По-моему, вы замечательно проводили время.
— А-а, тогда — да, а сейчас уже нет.
Она ослепительно улыбнулась и сказала:
— Ладно. Приступаем к спасательной операции. Поесть хотите? Папа будет разочарован, если, если вы не отведаете его мусс.
— Так я же не отказываюсь!
— Тогда — за мной! — Ари направилась к буфету, и Спенс с радостью последовал за ней. Он с удивлением отметил, что идея одиночества совершенно потеряла для него привлекательность.
Глава 12
Буфет выглядел так, словно здесь недавно кормилась стая акул.
— Папа так гордился своим буфетом, — пожаловалась Ари, — и вот, посмотрите, что от него осталось! — Она протянула Спенсу тарелку и себе тоже взяла. — Остается только присоединиться к грабежу. Займемся раскопками.
Они медленно пошли вдоль стола, заставленного блюдами с разнообразными и экзотическими закусками: креветки на льду, заливное из лосося, кисло-сладкие фрикадельки, несколько видов суфле, пирожки с заварным кремом, большой круг чеддера, холодный ростбиф и ветчина, лобстеры, всевозможные соусы и соленые огурцы, груши в бренди, крабы с пряностями, авокадо, фаршированные курицей и салатом из тунца, наборы птифур, пирожные и прочие деликатесы, некоторые из которых Спенс не сразу узнал.
Впрочем, его мнения никто не спрашивал. Ари ловко провела их через переплетение протянутых рук и наполнила обе тарелки, в то время как Спенс следовал за ней, пытаясь ничего не уронить.
— О нет, — вздохнула Ари, когда они добрались до большой пустой чаши. — Так я
