надвигающейся непогоде в открытую, а тихо опустился бы в кубрик, достал из шкафа шубу, вывернул ее мехом наверх, натянул на себя так, чтоб даже головы не было видно, и, проскакав по палубе на четвереньках, начал бы мяукать и, словно кошка, царапать воображаемыми когтями мачту.
— Прысь, поганая! — крикнул бы кто-нибудь из старых моряков и заключил: — Быть шторму, братцы.
И, на удивление всей бригаде, через каких-нибудь полчаса после представления Зотыча барометр начинал падать, небо хмурилось и крепчал ветер.
С появлением техники человек все дальше и дальше уходит от общения с природой. Да и зачем ему приметы, если о надвигающемся шторме заранее сообщат синоптики по рации. О скоплении рыбы подскажет эхолот и самолет-наводчик. А в дни юности Зотыча вся надежда была на рыбацкую смекалку, знание моря, ветра. Хочешь стать хорошим рыбаком — запоминай. И умей пользоваться запомненным...
Сейнер Осеева еще некоторое время покрутился южнее Змеиного и повернул в нордовом направлении. Хотя никто не верил, что погода испортит им настроение надолго — стояли последние дни мая, над Черным морем прочно властвовали ласковые антициклоны Средиземноморья, — и в то же время пережидать ее, пусть сутки-двое, под неуютными берегами Змеиного никому не хотелось. К тому же якорное место у Змеиного ненадежно — слабо защищено от волнения, и грунт плохо держит якоря.
— Выходит, зря сюда шли. Получилось что-то вроде прогулочки к Змеиному, — невесело пробурчал Погожев, устремив взгляд в пустынную даль моря.
— Почему «зря»? — спросил Осеев, скривив губы в колючей усмешке. — Ты, как служитель культурного фронта, обогатил наши познания о Змеином. — И уже зло и резко добавил: — Это тебе рыба, а не хлеб в булочной — пришел и взял. А рыба к тому же еще бегает, как говорят ученые мужи, — мигрирует. Есть у нее такая дурная привычка...
— О, уже и завелся! — встрепенулся Погожев, повернувшись к Осееву.
Они на ходовом мостике остались вдвоем. Даже Зотыч, казалось приросший в уголке за эхолотом, и тот спустился на палубу, потерял интерес к морю.
— Завелся не завелся, а пора бы знать, что помимо всего, рыбак должен иметь еще и выдержку, — сказал Осеев, уже более миролюбиво...
К вечеру впереди показались сейнера, баркасы, моторные лодки — ловили глосиков. На море островками сидели бакланы, «паслись» на мелкой хамсе и шпротах. При подходе сейнера они тяжело снимались с места и всем островком летели вдаль, чуть не задевая воду своими белыми животами. Низкий, изрезанный лиманами берег был чуть различим вдалеке.
Небо над головой было по-прежнему ясное. Только ветерок стал более напористым, заметно наращивая на море крутоверхую зыбь. Стрелка барометра поползла вниз, подтверждая предсказание Зотыча.
Вскоре позади сейнера весь горизонт затянуло белым, как молоко, туманом. Туман гнался за сейнером и за всей разнокалиберной флотилией ловцов глосика, как огромное мохнатое чудовище.
По правому борту, словно игрушечные, виднелись сейнера Гусарова и Малыгина. Они держали курс к причалам Черноморки. Впереди маячил обрывистый берег мыса Большой Фонтан, с зеленым куполом собора.
— Вот дьявол, неужели накроет? — вполголоса произнес Осеев, и его черные, почти сросшиеся на переносице брови озабоченно нахмурились.
Двигатель сейнера работал на самый полный. Но у тумана скорость была заметно выше. Попасть в объятия этого промозглого леденящего мохнатого чудовища, да еще вблизи такого оживленного порта, как Одесса, — удовольствие ниже среднего. Даже самому последнему салаге хорошо известно, что для моряка «молоко» — враг номер один.
И все же они успели. Как говорится, в самую притирочку. Только отдали якорь, как сейнер окутало холодным сырым покрывалом непроглядного тумана. Ни причальчика и ни берега, словно все погрузилось в преисподнюю.
Глава шестая
1
Надрывались ревуны. На судах поминутно били в рынду. Даже прожекторы были не в силах протаранить такую плотность тумана. В десяти метрах от корабля они уже не более как расплывчатые, грязно-желтые пятна.
От навалившегося тумана сейнер весь был словно в поту. Крупные капли, срываясь со снастей, падали на палубу, струйками стекали по мачтам, бортам и надстройке.
Малыгин и Гусаров успели добежать до причала Черноморки. Об этом Погожев и Осеев узнали по рации. Торбущенко и Сербин стояли в Хлебной гавани.
Хотя для Погожева, бывшего работника порта, вся эта «музыка» не в новинку, все равно было жутковато. Прислушиваясь к ревунам и склянкам, он пробовал отвлечься чтением, но ничего не получилось: на душе было тревожно, в голову лезли невеселые мысли. Рядом, на диване, всхрапывал Осеев. Ни ревуны, ни звон колоколов, ни включенное на полную мощь радио на спардеке не мешали спать ему. Он лег пораньше, чтобы потом взять на себя ночную вахту.
Погожев надел осеевскую поролоновую куртку и плотно прикрыл за собой дверь каюты. Некоторое время стоял около борта. Туман обволакивал его, словно мокрый холодный дым, забивая дыхание. Куртка, лицо и волосы сразу стали влажными. Погожев поежился от сырости и озноба.
— Шо ж такэ робыться, товарыш начальник? — донесся до него тревожный голос кока. За пеленой тумана Леха маячил в дверях камбуза, словно привидение. Его маленькие, глубоко сидящие глазки испуганно застыли, как неживые. На лице — растерянность.
— Як будто знову война почалась. — И кивнул на несмолкающие ревуны и гудки пароходов.
— Туман, Леха, — сказал Погожев, словно сам Леха не видел этого. — Туман на море — штука коварная. С ним шутки плохи...
Погожев переступил комингс камбуза. От горящей плиты тянуло теплом и уютом. Он взял с полки кружку и до краев наполнил горячим чаем. Сейчас чай был кстати.
— А ты разве войну помнишь? — отхлебнув из кружки маленький глоток чая, спросил Погожев.
— Трохы. Колы фрицы забыралы нашу корову... Мамо плакала, и я тэж. Цэ було на Волыни...
То, что Леха в их городе недавно, Погожев знал из его анкеты. Приехал по распределению, после окончания профессионального училища. Вначале работал в кафе, а потом поступил коком на сейнер.
— А до того ни разу моря нэ бачив, — признался Леха и виновато улыбнулся Погожеву.
Глубоко сидящие глаза кока словно оттаяли и светились доверительным огоньком.
— Тебя не укачивает во время шторма?
— Ни, — замотал
