понравились, пришлось обнародовать «Ангела» и показать остатки. После знакомства с «Ангелом» Лиза приступила к рассказу с того места, на котором прервалась, и длила монолог до конца дежурства. Я ничего не слышала, только иногда вставляла: «Вполне возможно…» или «Ах неужели!» без особого порядка, что Лизе вовсе не мешало, она вошла во вкус. Когда плёнка и наше дежурство почти одновременно закончились, я вручила Лизе конторские карточки, попросила обратиться, если она что-либо вспомнит, и стремглав удалилась из клиники, зная, что следующая жертва покорно дожидается моего внимания! Что именно и в каких выражениях я изложила другу Вале, останется на моей совести и тайной между ним и небесами, сама я не помню.
Что смутно припоминается, так это результат. Мы с Отче Валентином вдруг оказались за углом проклятого дома, где в каменной нише таилось очередное заведение, на сей раз не медицинское, а почти целиком питейное. Хотя на вывеске значилось, что это ресторан тайской кухни, но перед нами возник выбор между подозрительной водкой и поддельным джином, и на закуску подали нечто, похожее на сушёных тараканов, опасаюсь, что местного происхождения. Поэтому я обошлась без закуски.
По-моему, мы лили внутрь джин, исключительно для дезинфекции, потому что водку я пить не стала бы даже в исключительном случае, но это не точно. Затем, между провалами в памяти последовали кошмарные видения, типа того, что чьё-то неопознанное тело без признаков сознания трясло в какой-то грязной машине, затем выворачивало наизнанку на смутно знакомом пустыре. В бреду некий голос вещал с неясной стороны, что постыдная непривычка к спиртному обыкновенно приводит к печальным результатам. Далее по ходу видений лилась вода со всех направлений, наподобие душа Шарко, из чего возникло осознание (в глубоком раскаянии), что имеет место визит в вытрезвитель. На указанном моменте кошмары оборвались и последовала тьма.
Когда бесконечно долгое время спустя я очнулась, то обнаружила себя в домашних условиях, точнее в собственной кровати, в состоянии тяжелого похмелья и долго не могла связать прошедшие события в логическую цепочку. С головой делалось что-то ужасное, и анализ был недоступен. Правда, вскоре в поле зрения явился супруг Миша с букетом алых роз и стал пристраивать их в трёхлитровую банку на подоконник, по ходу действия сообщая немыслимые подробности вчерашних похождений. Я не желала верить, но приходилось.
Миша поведал, что накануне поздним вечером на квартиру дозвонился старый дружок Валя и сообщил, что Катюша находится в отключке в помещении фирмы, из чего следовало, что бедняжку надлежит переправить восвояси, желательно силами их двоих. Потому что таксист или частник не позволит погрузить в тачку тело в подобном состоянии, кстати, нашёлся один храбрый, но вскоре раскаялся. Катюшу пришлось высадить на полдороге, так она оказалась в своём фирменном особняке.
Сам Валентин, по словам Миши, особой трезвостью не блистал, но был в сознании и пылал благородными чувствами. В указанных рамках он сознался, что вина за плачевное состояние бедной Катюши полностью лежит на нём, как прямо, так и косвенно, поэтому он бесконечно каялся, просил Мишу приехать и переправить супругу к месту заслуженного отдыха, а к пробуждению доставить в изголовье букет летних роз, цвет на усмотрение покупателя. Потому что «белая роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви». Печаль Валя имел в виду собственную, а любовь обязан был обеспечить Миша, поскольку Катя пострадала в порыве благородного самопожертвования.
В дальнейшем рассказе фигурировали полёт на белой тачке к месту временного успокоения жены, погрузка бесчувственного тела на заднее сидение и совместные труды по подъему жертвы алкоголя вверх по лестнице на третий этаж. После чего озабоченному Мише пришлось выпить кофе (!) в обществе коллеги-санитара, с трудом выпроводить последнего из дому, также поймать тачку для него. А наутро, извольте – розы, дьявол их побери вместе с шипами, как было условлено накануне. Просьба заметить – алые, в знак пламенных чувств. Хотя смысл цветочной аллегории Миша отчасти потерял. Супруга дошла до крайних степеней самопожертвования для друга Вали, но чувства выражать должен он, Миша. Хотя не особо возражает.
– Бог с ними, с чувствами и с розами, – частично простонала я, скорее прохрипела. – Алкозельцер у нас найдётся?
– Отчего бы нет? – загадочно ответил Миша. – Поделюсь запасами, только с шипами закончу, они лезут отовсюду.
Более в это утро о делах и чувствах мы не толковали, Миша лечил меня от похмелья, причём довольно успешно, я утверждала в порыве покаяния, что поездке к мелкому в Крым ничто не угрожает, проблему для Валентина я решу между делом, материал собран, осталось систематизировать, однако не сегодня.
И не назавтра, только на третий день от достопамятного утра я собралась с силами и прослушала плёнку с обильными речами Аллы, нет Лизы, но может статься, что Ларисы. Хотя, нет, Ларисой звали покойницу – скорее всего. В течение двухдневной паузы я наконец разобралась с материалами, что-то достала из-под кровати (не знаю, почему оно там оказалось), что-то принесла с работы, где остались копии в компьютере (кто и когда их сделал, я не в курсе).
Валентин почти не торопил, лишь изредка напоминал, что живет в рамках форс-мажора, к нему следует иметь сострадание, поэтому, отчасти из чистого сострадания, отчасти по более сложным соображениям, где-то в середине недели я собралась с силами и приступила к деятельности. Соображения, послужившие стимулом, были таковы.
Уж если я, поддавшись похвальным чувствам и шляясь по заразным местам, подцепила любое из ранее упомянутых заболеваний, то пусть не напрасно. И если я принесла себя в жертву, то пускай другу Вале будет польза и успокоение, ведь совсем обидно, если я пострадаю зазря! Поэтому я старалась, прослушала имеющуюся запись раз пять, далее вооружившись доставленными материалами и одолжив у Валентина телефон-диктофон, достала кучу народу и заставила каждого говорить о жизни и личности покойной Ларисы Златопольской.
Как мне это удалось, я сама не понимаю, люди делились и делились, просто без устали, никто не послал прочь. Скорее всего, на лбу у меня крупно обозначилась печальная необходимость вкупе с обречённостью. Потому что каждый раз, как я доставала очередного свидетеля (на дому или на службе), мерещились палочки Коха заодно с онкологическими вирусами, ничего с данным феноменом я поделать не могла, хоть и старалась. Надо думать, что нервное потрясение все же имело место до, после или во время профилактической попойки. Вследствие чего бедные люди, родные и знакомые покойной Ларисы, внутренней антенной улавливали мои печали и старались скомпенсировать подробным рассказом.
И вот к истечению второй недели скопился обширный электронные и
