Сын торговца фуражом и сеном ничего не ответил. Он пригнулся к баранке, впившись взглядом в дорогу, а белый хвостик все мотался перед колесами, выписывая зигзаги от отвесной стены слева к обрыву рва справа и обратно.
Вот мы уже на вершине холма. Перед нами темная пустая долина. Дорога начала спускаться.
Жалобы на заднем сиденье усилились и перешли в хор. Но водитель лишь сильнее жал на газ. Машина дико кренилась на поворотах, мы почти настигли кролика. Но не вполне. Вот он, опять впереди нас.
– Мы достанем его на склоне, – крикнул водитель, – кролики не могут бежать вниз, у них слишком длинные задние ноги.
Но кролик впереди нас неплохо справлялся с задачей, продолжая держаться в пяти футах от колес.
Кто-то закричал:
– Осторожно, осторожно!
Мы приближались к развилке. Основная дорога уходила налево, старая отворачивала круто вправо и вниз, а между ними – стена. Кролик шел прямо на стену.
Мы взмолились:
– Стой! Стой!
Никто не знал, какой путь выберет кролик в последний момент, а стена летела прямо на нас. Кто-то крикнул:
– Держитесь!
Машина сделала жуткий крен, и мы все попадали бы на пол, если бы хватило места. Но мы были живы. Машина осталась на главной дороге и, рыча, спускалась в долину. К великому облегчению, кролика в свете фар не было.
– Ты поймал его? Может быть, он где-то сзади? – спросил я с надеждой.
– Да нет, – печально ответил водитель, – он ушел по другой дороге.
Наш друг, погонщик Пьеро, был огромный, сильный мужчина. Но в регби он не играл. Он был слишком ленив и слишком важен, хотя мог бы служить неплохим украшением команды. Там было человека три-четыре вроде него – крупные мужчины с огромными черными усами и косматыми бровями, вида дикого, словно традиционные изображения Гога и Магога[59]. Один из них имел обыкновение играть все таймы, надев серое кепи с большим козырьком. Вероятно, если бы игра пришлась на по-настоящему жаркий день, он бы вышел на поле в соломенной шляпе с полями. В любом случае эти ребята составили бы прекрасную модель для Таможенника Руссо[60]. Пьеро тоже подошел бы, хотя единственным его спортом было сидеть за столиком кафе и потягивать коньяк. Еще он иногда путешествовал в Тулузу, и однажды, когда мы стояли на мосту, поведал мне леденящую кровь историю о драке на ножах, которая случилась у него в большом городе с одним арабом.
Именно Пьеро взял нас однажды с собой на свадебное торжество на ферме близ Кэйлюса. Я бывал на нескольких подобных праздниках, но никогда не видел ничего столь ярко приводящего на память Гаргантюа. В то же время зрелище не было ни диким, ни беспорядочным. Конечно, крестьяне, лесорубы и прочие здешние гости ели и пили в невероятных количествах, но человеческого достоинства не теряли. Они пели и плясали, подшучивали друг над другом, и юмор был довольно соленый, однако более или менее в рамках традиции-, так что в целом атмосфера была доброй и здравой, и все веселье было освящено торжественностью события.
По этому случаю Пьеро надел лучший черный костюм и чистое кепи, заложил двуколку, и мы поехали в Кэйлюс, где находилась ферма не то его дядюшки, не то кузена. Местность оказалась запружена повозками и упряжками, праздник был в значительной степени общим делом, – каждый что-нибудь приносил к столу. Отец привез бутылку крепкого, черного греческого вина, которое едва не сокрушило хозяина.
Гостей было слишком много, и они бы не поместились ни в гостиной, ни в просторной кухне с кровяными колбасами и гирляндами лука, свисающими с балок. Поэтому для них освободили один из сараев. К часу дня гости собрались за столом и приступили к еде. После супа женщины стали разносить главное блюдо. Это были тарелки, тарелки и тарелки с разнообразным мясом. Крольчатина, ягнятина, телятина, баранина, говядина, стейк и тушение, дичь жареная, отварная, припущенная, гриль, соте, фрикасе, мясо, приготовленное одним способом, другим, с винным соусом и всеми возможными соусами. И почти ничего к ним, кроме случайного кусочка картофеля, моркови или лука, – в качестве гарнира.
«Весь год они живут на хлебе и овощах, да немного колбасы, – пояснил Отец, – так что сейчас они не хотят ничего кроме мяса». Полагаю, он был прав. Но где-то к середине обеда я поднялся из-за стола и устремился на воздух. Там, прижавшись спиной к стене сарая, я глядел на огромных, воинственных гусей. Они важно разгуливали по двору, волоча по земле свои толстые животы с огромной перегруженной печенью, коей вскоре суждено превратиться в pâté de foie gras[61], при воспоминании о котором мне и сейчас делается тошно.
Праздник продолжался до вечера, но и когда стемнело, кое-кто все еще оставался в сарае. Тем временем хозяин фермы, Пьеро, отец и я отправились осмотреть старую заброшенную часовню, находившуюся в частном владении. Интересно, чем она служила когда-то, – склепом, или, может быть, жилищем отшельника? Теперь, во всяком случае, она лежала в руинах. Там были прекрасные тринадцатого или четырнадцатого века окна, разумеется, без стекол. На деньги, оставшиеся с последней выставки, отец купил строение целиком, и со временем мы использовали камни, окна, арки дверных проемов и другие детали при постройке нашего дома в Сент-Антонене.
Когда наступила весна 1926 года, мы уже прочно обосновались в этом городке, хотя работа над домом по-настоящему еще не начиналась. К этому времени я уже выучил французский, или по крайней мере тот язык, который был потребен одиннадцатилетнему мальчику в обыденной жизни, и помню, как зимой того же года часами зачитывался книгами о всяких замечательных местах, какие есть во Франции.
На рождество Папаша прислал нам денег, часть из которых мы потратили, чтобы приобрести большой дорогой трехтомник с иллюстрациями, называвшийся Le Pays de France [62]. Я никогда не забуду, как увлеченно штудировал его, насыщая память соборами и древними аббатствами, замками, городками и памятниками культуры, что так пленяли мое сердце.
