могли оставить десяток монет «на пропой»! Но я за эту троицу — нефиг хитрить, обирать артистов. Они честно работают, так что пошли бы вы все лесом.
И тут девушка заиграла — перебором, как на гитаре. И эта музыка неуловимо отличалось от той, к которой тут привыкли. С полной ответственностью могу это сказать, зная множество земных мелодий. И множество здешних.
Ее голос, звучный, сочный, пробирающий до печенок… А зал — шумный, веселящийся, грубый и циничный… стал затихать. Тише, тише… тише… и гробовая тишина, почти не нарушаемая — даже бульканьем наливаемого в кружку вина. Наемники затихли. Все затихли. И немудрено…
Как под весенним солнышком
Два клена поднялись,
Как под Большой Медведицей
Два брата родились.
Один — с кудрями черными,
Другой был бел, как лен,
А в остальном похожие,
Как клены под окном.
Строгая внукам по мечу,
Посмеивался дед:
Не различить вас матери,
Как каждый будет сед!
Два клена под окном срослись
В один могучий клен.
Два брата дружно поднялись,
Да канули в полон.
Сошёлся клином белый свет
На девушке одной,
И в первый раз не уступил
Ни тот, и ни другой.
Не жить без той девчонки им,
И счастья не видать.
Осталось только и пойти
В дружину воевать.
Один дал клятву верности
За князя умирать,
Другой же брата княжьего
Поклялся защищать.
И мало той одной судьбе
Насмешки на двоих, —
Свела судьбина на войне
Друг против друга их.
Дружины бились за князей
До смерти, как клялись.
Два брата в битве смертной той
В последний раз сошлись.
Вонзенных не видать мечей
В объятьях крепких их,
И снова, вновь, — в одну судьбу
Сплелась судьба двоих.
И — нет князей, а братство — есть,
За брата б жизнь отдать!
За брата, — брата родного, —
Не горько умирать!
Обнялись крепко-накрепко, —
Как в детстве, — не разнять, —
И между ними никому
Уж никогда не встать.
Как под весенним солнышком
Упали — не поднять,
Лежат седых два молодца, —
Не различит и мать.
Когда Ирен прекратила петь, и музыка стихла, секунд пять все продолжали молчать. А потом… нет, никто не кричал, никто не хлопал в ладоши и не стучал по столешнице. Дождь из монет прокатился по сцене, застучал по гулким доскам. И мне вдруг вспомнилось, как я хоронил своего товарища, убитого в Чечне. И как комки осенней мерзлой земли стукнули по крышке гроба.
От воспоминания даже передернуло. Справившись с собой, я достал серебряник, и прицелившись кинул его на сцену, едва не угодив в макушку ползавшего по доскам мальчишки. Он ловко схватил покатившийся кругляк, подняв веснушчатую голову улыбнулся беззубой улыбкой и помахал в мою сторону — мол, спасибо! Я тоже улыбнулся. Мальчишка был забавным, этакий «Вождь краснокожих», как из известного фильма с Вициным. Рыжий-огненный, что тут довольно-таки большая редкость.
И снова Ирен заиграла, и снова зал притих. Удивительно, но эта девчонка сумела поймать на крючок здоровенных мужиков, грубых и можно сказать — жестоких. Зацепила, да. Как и меня. Вонзила крючок в душу по самую дужку, и потянула, потянула! Настоящая артистка, без всякого сомнения.
Отчий дом тесен стал,
Нет в нем больше утех.
Ветер с воли позвал
Убежать с ним от всех.
Отозвался в крови
Жизни яростный зов:
Жить нельзя без любви,
Миром правит любовь!
Я искала его, —
Нареченного мне, —
В каждом взгляде чужом,
С ветром мчась по судьбе.
Я любовь не нашла,
Потеряв отчий дом.
Как и в сердце моем, —
Пустота теперь в нем.
Кто когда-то там жил, —
Тот теперь не живет.
Кто когда-то мне пел, —
Мне теперь не споет.
Только памяти снег
Ветер кружит в ответ,
Да мерцает мне свет
Звезд, которых уж нет…
Похоже, что Ирен пела о себе самой. Почему-то мне это было ясно с первых строк песни. Впрочем, может я попался на удочку всеобщего заблуждения — само собой, писатели пишут в книге о себе, выводя главным героем, и само собой, певцы поют о себе, любимом… а как же иначе?
Хлопали как-то вяло, но деньги кидали очень даже активно. Мне показалось, что даже более активно, чем до этого. Ну как же… жалко девчонку — дом потеряла, переживает. Так хоть копеечкой ее поддержать! Ну, в смысле, серебряником. Тоже бросил, кстати. Деньги есть, чего жадничать?
Сколько точно есть денег — не знаю (давно в банке не был), но на проживание точно хватит, тем более что крыша над головой и питание у меня бесплатные. А всякого барахла типа камзолов и башмаков с сапогами — на несколько лет вперед. Я вообще-то неприхотлив, и одежду ношу аккуратно, так что… А всякое там пижонство метросексуальное оставлю для Сенрака. Пусть себе выряжается как попугай.
Хо! А я вспомнил, кого он мне напоминает. Видел фильм по роману «Роб Рой» Вальтера Скотта. Роман я читал в детстве, уже и не помню о чем там конкретно — только отложилось в памяти, что это про национального шотландского героя, который боролся с английскими оккупантами, да так и не доборолся. Жену его изнасиловали, дом сожгли — вот он расстроился и давай нормально бунтовать. Но не в том дело. Запомнился мне колоритный персонаж, которого сыграл замечательный актер Тим Рот, тот, что снимался у Тарантино в «Четырех комнатах». Вроде бы комедийный актер, но… черт подери, как гениально онсыграл английского аристократа! Одного из главных, если только не главного злодея в «Роб Рое». Это он изнасиловал жену главного героя и сжег его дом.
Так вот они сошлись в поединке —
