вас.
— И все же ты используешь их землю для своего скота, — указал Аид, заметив тень, пробежавшую по янтарным глазам Гелиоса.
Он нашел слабое место Титана.
— Возможно, я был неправ, положив глаз на твоего сына, когда ты больше заботишься о своих животных.
Руки Гелиоса крепче сжали подлокотники его трона. Впервые с тех пор, как появился Аид, бог выпрямился.
Гелиос возжелал свой скот, также называемый Быками Солнца. Они были бессмертны, и он держал их на острове Сицилия под охраной двух своих дочерей. Любой, кто причинит им вред, навлечет на себя его гнев. Одиссей и его люди усвоили это на собственном горьком опыте.
Но Аид не боялся гнева Гелиоса, ни когда дело касалось смертного, осмелившегося обмануть смерть, ни когда дело доходило до того, чтобы столкнуться с распутыванием своей судьбы с Персефоной.
— Ты жаждешь крови, Аид.
— Если ты спрашиваешь меня, зарежу ли я несколько голов крупного скота, чтобы получить то, что я хочу, тогда да, я жажду крови, — ответил Аид. — Я буду наслаждаться мыслью о твоей агонии, когда буду сидеть на своем троне с пятьюдесятью твоими быками в Подземном мире.
Напряженная тишина последовала за угрозой Аида, и он мог видеть и чувствовать гнев Гелиоса. Она жгла ему глаза и бушевала между ними, такая же горячая, как солнечные лучи.
— Человек, которого ты ищешь, находится под защитой твоего брата.
Аид уже знал, что это был не Зевс; Бог Грома никогда не защитил бы смертного, нарушившего один из его самых желанных законов.
— Посейдон, — прошипел Аид.
Он не ладил ни с одним из своих братьев, но если бы ему пришлось выбирать кого-то в жертву, то это был бы Посейдон. Бог моря был ревнив, властолюбив и жесток. Ему не нравилось делить власть над Верхним Миром с Аидом или Зевсом, и он не раз пытался свергнуть Царя Богов, но все попытки провалились.
— Ты не потревожишь мой скот, — сказал Гелиос. — Мы разобрались, Аид?
Аид прищурился, но ничего не сказал. Когда он повернулся на каблуках и покинул Башню Солнца, он услышал, как Гелиос позвал его.
— Аид!
***
Аид вернулся в свой офис в Невернайт. Он подумывал о том, чтобы отправиться прямо в Атлантиду, остров и дом своего брата, и потребовать рассказать, где он прячет Сизифа, но он знал своего брата, знал, что насилие, бушевавшее внутри него, было сильнее гнева, который Аид пытался сдержать. Любое обвинение, выдвинутое против его брата, даже если в нем была доля правды, привело бы бога в ярость. К концу столкновения тысячи людей были бы мертвы.
Аид не мог не думать о душе Александра, разбитой безвозвратно. Одна душа, забранная раньше времени, — это слишком много, и бог знал, что таких, как он, будет еще больше, если он не будет действовать быстро. Он должен был придумать альтернативный план, что-то, что помогло бы Аиду узнать правду, в которой он нуждался, и предотвратить разрушение. Его взгляд упал на белый сверток, который он оставил на своем столе, — ножницы Атропос.
Возможно, у Гефеста найдется решение. Он взял сверток в руки и начал телепортироваться, когда Минфа постучала в его дверь и распахнула ее, войдя в его кабинет.
— Вход до того, как тебя пригласят, сводит на нет цель стука, — жестко сказал Аид, расстроенный тем, что его прервали. — Я занят.
— Расскажи своей новой интрижке, — возразила Минфа. — Она внизу.
Аид нахмурил брови.
— Персефона здесь?
Она должна была прибыть только сегодня вечером для своей экскурсии по Подземному миру. Странное чувство разлилось в его груди. Это было волнующе, почти как надежда, но когда он подошел к окнам, выходящим на этаж Невернайт, эти чувства померкли. Персефона привела с собой спутника, мужчину, в котором он сразу узнал Адониса, любимого смертного Афродиты.
Его глаза потемнели.
— Я говорила тебе, что это случится, — говорила Минфа. — Ты поощрял ее, и теперь она думает, что может потребовать аудиенции у тебя. Я скажу ей, что ты… нездоров.
— Ты не сделаешь ничего подобного, — остановил ее Аид. — Приведи ее ко мне.
Минфа подняла бровь. — И этого человека тоже?
Она пыталась подзадорить его, и это сработало, потому что Аид не мог не ответить горьким шипением.
— Да.
Минфа издала странный звук в глубине своего горла, что-то похожее на смех, а затем ушла. Взгляд Аида вернулся к нижнему этажу.
Персефона стояла в стороне от Адониса, скрестив руки на груди. Несмотря на ее дерзость, он хотел увидеть ее, особенно после угрозы Судьбы. Он просто наказал бы себя, если бы отослал ее прочь. Кроме того, он хотел знать, почему она пришла и привела с собой смертного.
Когда внизу показалась Минфа, он отвернулся от окна, отложил сверток Лахесис в сторону и налил себе выпить. Если бы у него не было чего-то, что могло бы его отвлечь, он бы расхаживал взад и вперед, и он предпочел бы не демонстрировать хаос в своей голове прямо сейчас.
К тому времени, как Минфа вернулась с Персефоной и Адонисом на лифте, Аид снова занял позицию у окон. Он едва заметил приближение Минфы, потому что его глаза были прикованы к его богине в тот момент, когда она вошла в комнату.
— Персефона, милорд, — сказала Минфа.
Она была полна решимости. Он мог видеть это по выражению ее лица — по тому, как была наклонена ее голова, губы сжаты в жесткую линию. Она пришла сюда за чем-то, и Аид обнаружил, что с нетерпением ждет того времени, когда она подойдет к нему с улыбкой, без оговорок или колебаний, потому что она хотела его и ничего больше.
— И… ее друг, Адонис, — продолжила Минфа.
При упоминании имени смертного настроение Аида омрачилось, и он посмотрел на Адониса, чьи глаза расширились под его пристальным взглядом. Ему показалось странным, что Афродита взяла этого мужчину в любовники, учитывая ее влечение к Гефесту. Они были полными противоположностями — этот смертный, не тронутый страданиями мира. Его кожа была гладкой, волосы блестящими и не опаленными в кузнице, на лице не было щетины, как будто отрастить бороду было бы для него трудностью. А потом появилась его душа.
Манипулятивный, вводящий в заблуждение и оскорбительный.
Аид взглянул на Минфу и кивнул.
— Ты свободна, Минфа.
С ее уходом Аид допил остатки своего напитка и пересек комнату, чтобы налить еще. Он не предложил бокал ни одному из двух своих посетителей и не пригласил их сесть. Это было невежливо, но он не был заинтересован в том, чтобы казаться приятным.
Он заговорил, как
