женой.
Как раз в тот момент, когда Дункан проревел свой последний отпор, Аид вонзил нож в живот огра.
— Я не знал! — воскликнул Дункан.
Аид опустил нож, делая глубокий надрез с намерением обнажить печень существа и призвать стервятников полакомиться ею, но чем больше Дункан повторял — я не знал, я не знал, — тем злее становился Аид. Чем больше он думал о Персефоне, хрупкой и бессильной, подвешенной за горло в руке огра, тем сильнее разгоралась его ярость. Он вонзил клинок в живот огра раз, другой, затем снова и снова, пока тот не перестал говорить, пока изо рта у него не потекла кровь. Пока он не умер.
Наконец, Аид отрубил ему руки, и когда он закончил, он отступил назад, тяжело дыша, с лицом, забрызганным кровью.
Это не было пыткой.
Это было убийство.
Аид выронил клинок, как будто он обжегся, и заложил руки за голову. Он закрыл глаза и делал глубокие вдохи, пока снова не почувствовал спокойствие. Он был безумным, больным и жестоким. Как он мог думать, что однажды станет достоин любви?
Мысль была смехотворной, а его надежда — эгоистичной.
И тогда он понял, что единственный способ удержать Персефону — это если она никогда не раскроет эту его сторону. Ту, что жаждала жестокости и кровопролития.
***
Позже тем же вечером Танатос нашел Аида в его кабинете и предложил сверток, завернутый в белую ткань.
— Ножницы Атропос, — сказал он.
Аид отнесет их Гефесту, чтобы Бог Огня мог их восстановить.
Эти двое молчали, каждый погрузившись в свои мысли.
Через мгновение Танатос заговорил.
— Какая сила может разрушить магию Судьбы?
— Их собственная, — ответил Аид.
Что означало, более чем вероятно, что Сизиф де Эфира нашел реликвию.
После Великой войны падальщики собирали предметы с поля боя — куски разбитых щитов, мечи, копья, ткани. Это были предметы, которые содержали остаточную магию, предметы, которые все еще могли представлять угрозу, если попадут не в те руки. Аид годами работал над извлечением реликвий из обращения на черном рынке, но их были тысячи, и иногда требовалась катастрофа, чтобы выяснить, у кого из них они есть.
Катастрофа, подобная Сизифу де Эфире.
Аид был бы проклят, если бы позволил такому смертному, как он, обмануть его.
Илиас доставил досье ранее. Это подтвердило то, что подозревал Аид — Александр Сотир был зависим от Евангелины и задолжал своему дилеру Сизифу, но установление связи не принесло пользы, пока Аид не обнаружил смертного.
— Что ты будешь делать? — спросил Танатос.
— Отправлюсь на Олимп, — ответил Аид, содрогаясь.
Глава VII
Гора олимп
Олимп был мраморным городом на горе. Он был ярким, красивым и огромным. Несколько узких проходов ответвлялись от внутреннего двора, окаймленного статуями олимпийцев, и вели к домам и лавкам, где жили полубоги и их слуги.
Подобно богам и нижнему миру, Олимп тоже эволюционировал. Зевс приказал построить стадион и театр в дополнение к существующему спортивному залу, где тренировались боги, а смертные сражались или выступали для них. Это было одно из любимых развлечений Зевса, и практика эта не изменилась, даже несмотря на то, что Бог Грома теперь жил на Земле.
Аид не часто отваживался подняться на Олимп. Даже до Великого Нисхождения он предпочитал избегать этого места, так же как он предпочитал избегать Олимпию, нового Олимпа, но было несколько богов, которые все еще обитали в облаках, среди них Афина, Гестия, Артемида и Гелиос.
Это был Гелиос, которого Аид хотел видеть сейчас — Гелиос, Бог Солнца, один из немногих Титанов, которые не обитали в Тартаре.
Аид нашел Гелиоса отдыхающим в Башне Солнца, святилище из белого мрамора и золота, которое возвышалось над другими зданиями Олимпа, колонной, прорезающей облака. Поверхность сияла своим собственным внутренним светом, как солнце, сияющее на воде. Это была башня, с которой он пустил по небу свою четырехконную золотую колесницу и куда возвращался ночью.
Титан развалился на золотом троне, подперев голову кулаком, как будто ему было скучно, а не усталость от своей работы. Он был одет в пурпурную мантию, и его белокурые волосы волнами ниспадали на плечи, а голову венчал ореол солнца.
Гелиос медленно моргнул, глядя на Аида, его полуприкрытые глаза были цвета янтаря.
— Аид, — произнес он, приветствуя его ленивым кивком, его голос был глубоким и звучным.
— Гелиос.
Аид склонил голову.
— Ты хочешь знать, где прячется смертный Сизиф.
Аид ничего не сказал. Он не был удивлен, что Гелиос знал, зачем он пришел, это была причина, по которой Аид был здесь. Гелиос был всевидящим, что означало, что он был свидетелем всего, что происходило на Земле. Вопрос был в том, решил ли он обратить на это внимание и захочет ли он поделиться с Аидом сейчас?
Гелиос был отъявленным мудаком.
— Он не прячется. Я вижу его сейчас, — ответил бог.
— Где, Гелиос? — спросил Аид сквозь зубы.
— На Земле, — ответил Титан.
Поскольку Гелиос сражался на стороне олимпийцев во время Титаномахии, Бог Солнца считал, что любая помощь, которую он предлагал после их победы, была одолжением, которое он не должен был оказывать, если не хотел.
— Я не в настроении для твоих игр, — мрачно сказал Аид.
— И я не в настроении принимать посетителей, но мы все должны чем-то жертвовать.
Вспышка гнева пронзила его, проявившись в наборе черных шипов, вылетевших из его руки. Взгляд Гелиоса скользнул туда, и он улыбнулся.
— Я вижу, ты все еще борешься с гневом. Как ты будешь скрывать свою истинную природу от дочери Деметры? Найдешь ли ты еще души для пыток?
— Пожалуй, я начну с твоего сына.
Губы Гелиоса сжались. Его сын Фаэтон долгое время находился в Подземном мире. Наивный мальчик попытался управлять колесницей своего отца и потерял контроль над лошадьми. Он был сражен Зевсом после того, как вызвал большие разрушения на Земле.
— Он был глупым мальчиком, который совершил глупость, — сказал Гелиос, отвергая угрозу Аида.
— Этот смертный — убийца, Гелиос, — сказал Аид, пытаясь снова.
— Разве мы все не убийцы?
Аид сверкнул глазами. Он должен был знать, что апелляция не сработает. Гелиос не испытывал реального чувства несправедливости, поскольку помог своей внучке Медее сбежать в Коринф после того, как она убила своих собственных детей.
— Ты хочешь заключить сделку? — спросил Аид.
— Чего я хочу, так это чтобы меня оставили в покое, — огрызнулся Гелиос с большей энергией, чем все, что он говорил с тех пор, как прибыл Аид.
— Если бы я хотел вмешиваться в дела смертных, я бы спустился вместе с остальными из
