class="p1">Я вытянул правую руку, отыскав на противоположной стороне подходящее место. Маленькое устройство на запястье выбросило вперед тончайшую сине-зеленую нить. Крошечный шарик капсулы на ее конце намертво приклеился к скале, выступившей из гладкой стены рва. Такой же шарик закрепил мой конец нити-троса на этой стороне. Материя, способная выдернуть столетний дуб с корнем, слегка подрагивала, почти незаметная в воздухе. Активируясь, раскрылся плечевой захват лебедки, с легким звоном на нем загорелась красная пиктограмма — рука в перчатке. Взявшийся за нить голой рукой рискует остаться без пальцев. Достав из локтевого кармана и натянув тонкие коричневые с черным спецперчатки, я помог Рою забраться себе на спину. Захлестнул его лямкой и пристегнул к подвесной системе. Я осторожно спустился на небольшой скальный выступ над пропастью. Ухватил и приложил натянутую нить к плечу — щелкнул захват, загорелась зеленая стрелка. Перекрестился. Рой завозился позади.
— Береги голову! Гоп!
Нить осталась висеть над бездной последним лучом спасения. Тонкая и неразрывная, вечная бриллиантовая дорога. Мусульманское чистилище — мост над Джаханнемом — вот что она мне напомнила.
— Ты меня огорчаешь такими ассоциациями, — вмешался шнауцер. Поджал лапы и принялся кататься, ломая сухие травинки. — Отвлекись, пессимист! Жизнь прекрасна и удивительна! Смотри, сколько прошли! Изя нас ждет, Ольга ждет, Олаф ждет, ребята. Даже шеф, старая перечница, и то извелся. Юзеф иззавидовался, что ты здесь, а он кукует там. Запалим их конюшню и вернемся.
— Ты правда конюшенный пинчер. Ладно, палить будешь ты. Я зарядился бодростью как батарейка.
— К Отшельнику съездим?
— Если не прогонит. Он не одиночка по натуре, просто психика устойчива к отсутствию общения. Плюс богатый внутренний мир и скромные желания.
— Не прогонит, он как ты.
— Набиваешься на комплимент в стиле «Яблочко от яблоньки?»
— Ja, posten, naturlich![12]
— Немецкой овчаркой тебе бы быть. Сохраним ему дом, если люди вернутся. Завербуем.
— Гав! Брависсимо! Шнауцер, кстати, порода немецкая, герр Штирлиц.
— Остри, остри, самоучка. Он наш сверхчеловек, только этого не знает. Придет, никуда не денется.
Костюм-«хамелеон» был желтым, как трава окрест. Я вытащил из встроенных ножен на поясе универсальный нож, покрутил в воздухе вороненое, красивое лезвие. Похоже на птичье крыло. Еще один, метательный, закреплен на голени. Понадобятся, не понадобятся? Очень надеюсь, нет. Очень может быть, да.
Нет ничего лучше, чем после дня пути вытянуться на привале под вечер. Жаль, костер разводить не стоит. Вызвездило в темных, чуть растушеванных черно-сиреневыми облачками небесах просто безумно красиво. Вон Полярная — торчит, как гвоздь в стенке, как ось, на которой вращается звездный купол. Вот Млечный путь — дорога Егда и Конда, братьев-богатырей удэгейцев.
Ты будешь жить там!
Я буду жить здесь!
Ты будешь строить семейный храм,
А я буду пить вино…
Насвистываю «Крематорий» я, только прибывая не в духе, и Рой это знает. Знает и то, что меня в такие моменты лучше не беспокоить, но сейчас он все же привалился боком, подключился к моей голове и начал прокачивать энергетические орбиты, успокаивая и вытягивая сплин. Мысль его укоряла:
— Короче, русская хандра им овладела понемногу. Былое и думы. Крепись. Опять это все ворочаешь? Ясумэ, атама![13] И это пройдет…
— Хай! Стараюсь, кицуне[14]!
— Сам ты вервольф. Хорошо, что она ушла. — В который раз пес убеждал в том, что я и сам понимал. — Для тебя так гораздо лучше, вспомни те дни. Мы же умеем чувствовать, так вот — она тебя ни в чем не стоила и не ставила в грош. А потом начала бояться твоей силы. Плюнь, лучше съездим в Сорренто зимой. Помнишь, как мы в гостинице…
— Помню, волчий хвост. Им пришлось делать ремонт. Плюю уже, плюю. Все я понимаю, сам колдун. Все равно, мерзость…
— Если понимаешь, парень, тогда не скули. А ремонт — правильно. Не надо было собакам хамить. Я еще брюки портье не описал — пожалел прачку.
— Как волк кобылу. Просто: «И встать я не встаю, и спать не спится, и так проходит ночь, и утро настает…»
— «…Все говорят „весна“, а дождь все льется, и я с тоской смотрю, как он идет…» Аривара Нарихира, девятый век. Не накаркать бы, дождь нам ни к чему. Спи, брюхоногий, я постерегу до полуночи.
— И пластинчатожаберный… — это я пробормотал, уже засыпая.
6
Рой накаркал — утро нас встретило мелким и редким дождичком. Были сборы недолги — оставалось совсем немного, не более дня пути.
Корреспондента, побывавшего в британской САС, поразила свобода жизни ее бойцов. Вольное, дружеское общение командиров и подчиненных, волосы до плеч, если хочется, беспорядок в казармах — дикость для тупой армейской дисциплины. Но САС и по сей день — образец для частей спецназначения.
В нашей неофициальной, непризнанной, несуществующей организации порядки еще похлеще. Дело даже не в полной добровольности участников. Заставить сделать противное совести и человека не всегда возможно, что же говорить о магах? Об экзотах, способных читать мысли и убивать взглядом? Да, нам приходится научиться и этому. Конечно, для испытаний берут смертельно больных животных, но урок этот страшен и запоминается навсегда.
«Не убий!» — неужели человеку вечно быть Каином, хотя бы себе подобным?!
«…Канада — скот массово поражен сибирской язвой…
…Китай охвачен пока неидентифицированной эпидемией среди животных, деревни завалены их трупами. Крестьяне уже начинают голодать. Правительство КНР…
…В Англии участились случаи бешенства у коров, премьер-министр заявляет, что вскоре стране понадобится экономическая помощь европейского сообщества…
…Страны Азии подверглись невиданному доселе нашествию саранчи. Есть сведения о населенных пунктах, где все живое буквально задохнулось под ее тяжестью. Генеральный секретарь ООН…
…Новый вирус Эбола-Уганда поражает, к счастью, только животных и неопасен для человека, но эпизоотия разрастается до чудовищных размеров…
…Ученые пока не могут сказать, чем вызвано поражение сотен тысяч гектаров пшеницы на юге Соединенных Штатов, возможно…»
Новости я ловил со спутника. Если отбросить оптимистическую шелуху, приговор экспертов был категоричен — всемирный голод уже в нынешнем году.
Мы еще долго молчали.
Конец пути, как конец великого начинания, выглядел оскорбительно обыденно. Как тут не вспомнить сетование принца Датского — за невысоким кольцевым валом открывалась взгляду исполинская чаша, стадион или кратер от неведомого метеора. Трава на дне сочно зеленела, и ей не было дела до высохших просторов вокруг. Мимикридный костюм словно пророс, как весенняя клумба, принимая окраску фона. Точно посередине чаши почву разрывал звездообразный провал, подобно следу от пули в стекле. Похоже на логово муравьиного льва, такое безобидное и
