них в два с лишним раза больше. По сравнению со Средневековьем племенные свиноматки стали в три раза тяжелее и в три раза плодовитее. Мы, люди, предпочитаем иметь все меньше детей, а сельскохозяйственных животных заставляем рожать все активнее. Странная форма любви.
Животноводство построено на числах. Если свиноматка приносит двадцать восемь поросят в год, Энди может расслабиться. Если нет, финансовые перспективы становятся туманными. Период вынашивания у свиньи продолжается сто сорок три дня, средний помет составляет одиннадцать поросят. Каждый поросенок стоит £16. Одиннадцать поросят – как раз предел: после тринадцати выживаемость падает, и у пятнадцатого поросенка всего лишь тридцатипроцентный шанс дожить до отлучения от свиноматки. Все стадии процесса упорядочены. Кормление и фертильность свиней подчинены достижению максимальной продуктивности. Каждые три недели их доставляют на грузовиках в разные части фермы. Описывая все это, Энди быстро переходит на жаргон, и я перестаю улавливать суть. «Система очень эффективная, но это система», – подытоживает он, и это я понимаю.
Размножение на ферме тоже представляет собой отлаженную процедуру. Самцы никогда не касаются самок: для этого есть готовые мешочки с семенем хряка. В первый день работы мы отправляем свиноматок по четыре в небольшой загончик. Я стою с мешочком, и жидкость медленно течет по вставленной трубке. Свиньи слегка протестуют. Чтобы поднять им настроение, по другую сторону ограждения ставят гормонального черного борова. Все опосредовано людьми. Чем бы свиньи ни занимались в этот момент, это точно не секс.
Что можно сказать про такую ферму? Поросята Энди получают одобрение RSPCA, а для этого необходимо соответствовать ряду стандартов в отношении хорошего содержания. Стандарты для свиней изложены на девяноста шести страницах. В них говорится, сколько места животное должно иметь у кормушки (в 1,1 раза больше ширины в плечевом поясе), сколько ей положено места для сна (половина квадратного метра на стокилограммовую свинью), сколько соломы должна иметь беременная свинья до опороса (как минимум два килограмма в течение сорока восьми часов, чтобы она смогла обустроить гнездо). Поросят можно отнимать от матерей только спустя двадцать восемь дней либо через двадцать один день с переводом в тщательно очищенное и продезинфицированное помещение. Фермеры обязаны сводить к минимуму травлю. Это золотой стандарт, и такая свинина премиум-класса в супермаркете получит прибавку в цене.
Принципы RSPCA не вмешиваются, однако, в общую рутину. Зачастую свиньям проводят искусственное осеменение с раннего возраста, а как только их производительность падает или они становятся громоздкими и душат собой неоправданно много с экономической точки зрения поросят, их отправляют на бойню. На этой ферме выбирать лишних свиней – одно из самых нелюбимых занятий. Дикие кабаны живут до четырнадцати лет. Вислобрюхие свиньи, которых держат в качестве домашних животных, доживают до двадцати пяти. На ферме свиноматку обычно впервые оплодотворяют уже на шестой месяц и примерно в трехлетнем возрасте, после шести пометов, отбраковывают. Ее поросята проживут пять-шесть месяцев. Если людей убивали бы на аналогичных стадиях жизни, мы бы не доживали до пятого дня рождения. Нам хочется верить, что животным на фермах живется неплохо, но они, можно сказать, вообще не живут.
Современные свиноматки такие огромные, что могут случайно лечь на собственных детей и убить их. (Здесь чувствуется некая метафора о влиянии людей на окружающую среду.) Одна из моих задач – проверять свинарники на предмет этих мертвых поросят – жертв «давления приплода». Я замечаю одного в углу свинарника, тянусь к трупику и понимаю, что под соломой лежат еще два, которые явно задохнулись много дней назад. В другом свинарнике свинья застыла на другом умершем поросенке, и я задумываюсь, есть ли привязанность между братьями и сестрами. Размером и оттенком поросята напоминают человеческих младенцев и такие же теплые. После пары дней лежания мертвыми в соломе они теряют цвет и мягкость и становятся серыми, с туго натянутой кожей.
В этом извлечении трупов из соломы есть что-то жуткое: смерть поросят – просто финансовый убыток, их исчезновения не замечает собственная мать. Я побросал тела в дурно пахнущее ведро, вокруг которого кружили мухи, и ушел. С отвратительной процедурой сбора тел я еще как-то мог справиться, зажав нос и отведя глаза, но бессмысленность переварить не мог. Несколько месяцев спустя я по электронной почте задал ряду европейских экспертов вопрос: бывают ли случаи, что самки кабанов в дикой природе душат свой приплод? Ответ был простой: мы не знаем, потому что на эту тему не было исследований, однако это представляется маловероятным, учитывая, что кабаны меньше свиней и имеют меньше детенышей. Еще у них не бывает постоянных убежищ. Они делают в лесу временные гнезда, где, в отличие от свинарников, нет стен, так что у поросят в случае чего больше шансов выбраться.
В 1964 году писательница и квакер Рут Харрисон опубликовала книгу Animal Machines – обвинение интенсивному животноводству в его ранней форме. Работа оказалась не слишком популярна, но пятнадцать лет спустя британские ученые пришли к мысли, что животные на фермах должны иметь «пять свобод»: не страдать от жажды, голода и недоедания; температурного и физического дискомфорта; боли, травм и болезней; страха и стресса, а также иметь возможность нормально себя вести.
Эти свободы сформировали наши представления о благополучии. До того как я устроился работать на ферму, они казались мне довольно исчерпывающим описанием хорошей жизни, но сейчас я осознал, насколько они недостаточны. Проблемы с разведением сельскохозяйственных животных гораздо глубже, чем форма помещений и качество корма, и начинается с интенсивной селекции мясных пород. Естественный эволюционный отбор направлен на то, чтобы животные не стали едой: у кабанов он, например, поощряет хитрость, подвижность и скорость. Наше животноводство поощряет прямо противоположные качества и искажает биологию до такой степени, что свиньи своими огромными телами непреднамеренно убивают потомство.
Хотя биология животных меняется, инстинкты у них остаются во многом такими же. Подобно кабанам, свиньи – если дать им такую возможность – будут переходить между открытыми и лесистыми участками. У кабанов самки целый год держат поросят рядом. Можно предположить, что одомашненные свиньи делали бы то же самое, будь у них выбор. Мы все дальше уводим этих животных от того, какими они эволюционировали. Современное животноводство приводит к деградации их жизни, лишает выбора и счастливых случайностей. Способность принимать решения, играть, образовывать отношения – то самое, что делает животных такими особенными, – на ферме только мешает. Это существование, а не жизнь.
В фермерской школе я взглянул на станки для опороса, и мне стало физически плохо. Окажись я на промышленной свиноферме, где таких станков сотни, я наверняка был
