– Всю жизнь только и делаем, что перловку жрем и строем ходим, – философски замечает водитель.
– Сечку, – смеется охранник-шутник, пытаясь произвести на меня впечатление и оценивая мою реакцию на шутку.
Я никак это не комментирую, придерживая на повороте рукой свою корону.
Коридор выводит нас в громадные цеха. Держащие крышу колоссальные металлические фермы крест-накрест уходят до горизонта. Автомобильчик неспешно ползет мимо крутящихся барабанов коатеров, линий розлива, инсинераторов высотой с пятиэтажку. Бурлят химикаты в громадных резервуарах, быстро движутся ленты конвейеров и поворотные круги, таблеточные прессы штампуют мириады блистеров, картонажные машины плюют готовыми упаковками. Я узнаю среди них Виа Гру, Сиалис Тадалафил, Левитру, Зидену, Сеалекс, Хорс Форс, Вука Вуку, Мэджик Стафф Форте, Силденафил, Трибестан, Гидрохлорид Йохимбина, Инфорте и Импазу. Среди сотен голубых охранников – стоящих навытяжку, марширующих, сидящих на стульях и табуретах, дремлющих в будках, изредка мелькают китайские инженеры в оранжевых костюмах и пластиковых шлемах с наушниками.
Через полчаса машина делает еще один поворот, выезжая из цеха в зону чистых помещений. Заезжаем в большую раздевалку, в которой я меняю термокостюм на закрытый комбинезон, респиратор и очки. Корону оставляю в шкафчике. Меньше чем за сутки я попадаю во вторую сверхсекретную лабораторию по исследованию чего-то необъяснимого, но непонятного. Здесь в чанах бурлит мутная голубая жидкость – какое оригинальное противопоставление! Чуть дальше я вижу аппарат, похожий на томограф – круг из полированной стали, внутри которого помаргивают зеленые лампочки.
Меня встречает лиловый здоровяк. На нем тоже комбинезон, но без маски и очков.
– Перекусили? Отлично. Сейчас заберем у вас кровь и плазму и отправитесь домой.
– Надеюсь, вкалывать в меня ничего не будете, – говорю я, косясь на чан с голубой жидкостью. – Никаких вирусов.
– Никакого «вируса женской эволюции» не существует. Мы осмотрели их лабораторию. В чане оказался тестостерон, подкрашенный клубничным «Инвайтом». Просто добавили воды.
– Не может быть, – возражаю я, глядя на него снизу вверх. – Я сама их видела. Они все одинаковые! Они… – я с ужасом думаю о вчерашнем дне и у меня встает ком в горле. Чувствую, что сейчас опять расплачусь, – …ненормальные, – шепчу я еле слышно.
– Не волнуйтесь. Все позади. Это просто группа абсолютно отмороженных радикалок с антигуманными идеями. С вашей помощью мы их взяли.
– А эта психованная командирша с прозрачной стрижкой? Что с ней будет? Ее посадят?
– На сей раз не выйдет, – заверяет он меня.
– Почему они так агрессивны? К своим же! К девушкам, – спрашиваю я. Мне удается взять себя в руки.
– Проигрывать всегда больно… Истово верить в свою правоту – и всё равно проиграть.
– Они говорили про какую-то программу. Они сказали, что я не первая. Это правда? – продолжаю допытываться я.
– Да, мутация вроде вашей нам встречалась. Но мы не смогли довести до клинических испытаний. О программе узнаете позже. Мы заболтались, – он показывает рукой на странный недотомограф, – Ради этого прибора мы вас и привезли. Уникальная техника. Не имеет аналогов.
– А что это?
– Ментоскоп. Он снимет ментальную карту вашего сознания. Таким образом, клиническая картина будет полностью ясна и мы сможем приступить ко второй стадии проекта – созданию препарата. Благодаря вашим гормонам и ментальной карте мы создадим лекарство и перевернем мир.
– Я… – начинаю я, но он не дает мне договорить.
– Снимите респиратор и очки. Беритесь за эти ручки. Смотрите в красную точку.
Я сажусь в кресло. Мою голову окружает круг с лампочками. Берусь за ручки. Ментоскоп наклоняется. Круг сужается с жужжанием. Вспыхивает красная лампа. Я смотрю на нее. Лампочки по кругу начинают мелькать быстрее. Короткая голубая вспышка и ментоскоп поднимается в исходное положение.
– Карта получена, – докладывает ученый.
Здоровяк кивает:
– Отлично. Теперь сдадите кровь – и вечером обратно на самолет.
– Ладно, – говорю я. – Я мечтаю поскорее забыть этот кошмар.
Игла входит в мою вену. Я смотрю, как моя темная кровь быстро заполняет капсулы. Медсестра убирает их в холодильник.
Прозиум
Я вернулась домой, но это не принесло облегчения: стартовал месяц месячных. Я испытываю тянущее ощущение в нижней части живота. Болит поясница. Меня мучают мигрени и ноющая головная боль. Я чувствую себя слабой и вялой. И так целый месяц, причем летом. От этого мне так обидно, что я постоянно плачу и злюсь. Меня все бесит. Я плачу по любому поводу – увидев котенка на улице, увидев новые фото Ани из отпуска, увидев фото Нюты где-то в парке. Аня и Нюта счастливы со своими лешами. Лещами. Мрази наслаждаются жизнью, а я одинокая и несчастная, должна ходить на работу. От этого я опять плачу. Тысячи непрочитанных сообщений в социальных сетях. Тысячи лойсов моим фото. Мне пишет в мессенджере чувак из музея, которого я начисто вычеркнула из своей памяти еще в летнем кафе. Прочитав, я игнорирую его сообщение.
Информация о сидящих в СИЗО активистках «Женского государства» попадает в Интернет. Нюта пишет статью в их защиту и снимает видео. Я все рассказала Нюте – и такой удар в псину! Мы поссорились и не разговариваем. Аня полностью погрузилась в своего лешу – непрерывная цепь ссор и примирений, измены леши гипотетические и реальные, о которых она рассказывает мне в утомительных подробностях, вызывают у меня зависть и дико раздражают. Мне на телефон приходят две жуткие смски: «МЫ ЗНАЕМ» и «МЫ БУДЕМ», а сегодня кто-то звонит, тяжело дыша в трубку, не говоря ни слова – в общем, это меня добило. Я совсем теряю сон.
Душным летним вечером в супермаркете я окутана волнами кондиционированной прохлады. Я набираю в сумочку банку джема «Бабушкин Слёрм» с изображением коричневой Королевы Слёрма на этикетке, псевдостейк, искусственную спаржу со вкусом земляники и сырный продукт – никогда никому не признаюсь, что частенько покупаю эту дрянь. Я устала экономить и каждый визит в супермаркет становится пыткой. Деньги списываются автоматом при проходе через турникет – кассиров нет, зато целая рота охранников. Под прицелами пристальных взглядов трех молодых и одного пожилого охранника я выхожу из супермаркета.
На улице меня останавливает гвардеец.
– Девушка, прапорщик такой-то. Остановитесь, пожалуйста. Вашу биокарту. Паспорт сопредельных стран.
– Кто-о-о, я-а-а-а-а!? – охуеваю я.
– Не-не, не вы. Я ей. Вы идите.
Оказывается, он обращался к таджичке, которая шла чуть за мной и сбоку, не попадая в мое поле зрения. Та молча начинает рыться в сумочке.
– Паспорт сопре… – голос прапорщика растворяется в уличном шуме.
Я прохожу по автостоянке в «Мак» мимо двух молодых росгвардейцев.
