Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
пограничных укреплений, состоявшая из двух линий так называемых Змиевых валов и нескольких десятков крепостей[353]. Административными и хозяйственно-экономическими центрами региона являлись г. Торческ и Юрьев, имевшие полиэтничное, славяно-тюркское население[354]. Несмотря на значительную степень административной автономии кочевых федератов, их земли были включены в административно-территориальную и политическую структуру Южной Руси. Характерно, что в описании завершающего этапа Западного похода монгольских войск хулагуидский хронист Рашид ад-Дин обозначает Киевскую землю как «страну русских и народа черных шапок»[355], не выделяя область расселения торко-печенежских союзников Киева в качестве отдельного государственного образования.
Рассматривая вопросы административно-политического статуса Киевской земли в государственной системе Монгольской империи и Улуса Джучи, следует отметить, что сведения о Киеве, относящиеся к 40—90-м гг. XIII в., имеют отрывочный и крайне противоречивый характер. Ввиду данного обстоятельства историческая реконструкция административного статуса и территориальной структуры Киевщины в период ордынского владычества представляется достаточно затруднительной, но необходимой исследовательской задачей.
Согласно сообщению «Сокровенного сказания», сразу после взятия Киева (Керман-Кива) армией Чингизидов в городе были оставлены монгольские чиновники: «Посланные в помощь Субетаю царевичи Бату, Бури, Гуюк, Мунке и все другие царевичи… совершенно разгромили и полонили Орусутов. Они полностью покорили Асутов и Сесутов, а также население городов Белерман, Керман-Кива и прочих городов, поставили даругачинов и танмачинов и возвратились на родину»[356].
Данное свидетельство не противоречит сообщениям других источников об административной политике монголов на завоеванных территориях. Так, хулагуидский хронист Рашид ад-Дин, описывая события Хорезмийского похода Чингисхана, отмечает: «…Во всех завоеванных городах он (Чингисхан. – Л. В.) посадил правителей (шихнэ)»[357]. Аналогичное свидетельство имеется в династической хронике «Юань-ши», согласно сообщению которой после завоевания Хорезмийской державы и прилегающих земель монголы «установили порядок в разных городах Западного края и поставили там даругачи надзирать за ними»[358]. Информация о существовавшей в Монгольской империи практики назначения в завоеванные города военных наместников, осуществлявших управление и надзор за завоеванными территориями совместно с чиновниками покоренных стран, перешедшими на службу Чингизидам, также содержится в «Сокровенном сказании»: «После окончательного покорения Сартаульского народа, Чингисхан стал ставить по всем городам охранных воевод, даругачинов… Из Сартаульских же людей он поставил советников-соправителей при Монгольских даругачинах в Китае, так как они имели возможность получить указания о городских законах и установлениях…»[359]
Основными направлениями деятельности даруг (даругачинов) в эпоху становления государственной структуры Монгольской империи были поддержание порядка в недавно завоеванном регионе (подавление восстаний, борьба с разбойниками), а также обустройство системы административного управления территориями, включенными в державу Чингизидов[360]. В частности, по сообщению южно-китайской государственной хроники «Мэн-да бэйлу», после взятия монголами чжурчженской столицы мусульманин («сартаул») Джафар получил должность «главного даругачи» и «был оставлен охранять Джунду вместе со всеми полководцами»[361].
В свою очередь, по данным китайских источников, переведенных П.И. Кафаровым, танмачины являлись монгольскими военачальниками низшего ранга, командовавшими вспомогательными отрядами (тама), набираемых из представителей покоренных народов. Подразделения тама использовались в качестве передовых отрядов монгольских войск в период боевых действий, а в мирное время из них формировали подразделения для несения гарнизонной и караульной службы на завоеванных территориях[362]. О достаточно низком статусе танмачинов в системе военной иерархии Монгольской империи свидетельствует сообщение «Сокровенного сказания» об угрозе великого хана Угэдэя поставить своего сына Гуюка, нарушившего одно из положений Ясы, во главе авангардных штурмовых отрядов: «…вот возьму да поставлю тебя танмачином-воеводой, да велю взбираться на стены крепко кованные, пока ты под корень не ссучишь себе ногтей со всей пятерни!»[363]
Вместе с тем, при определенных обстоятельствах, танмачины могли быть наделены полномочиями осуществлять гражданский (в том числе судебный и фискальный) контроль над завоеванными землями. В частности, согласно информации, содержащейся в «Монгол-ун ниуча тобчиян», нойон Чормагун (Чормахан), возглавлявший в 1230-х гг. монгольские войска действовавшие на Кавказе и Ближнем Востоке, был назначен великим ханом Угэдэем танмачином «Багдадского народа», с обязательством сбора и отсылки в Каракорум ежегодной дани скотом и ремесленными изделиями[364]. В данном случае административный статус Чормагуна, судя по всему, подразумевал совмещение полномочий военного наместника и главного фискального чиновника (баскака).
Таким образом, земли Среднего Поднепровья первоначально были включены в имперскую административно-территориальную систему уже в 1240 г. и в первые годы после завоевания управлялись непосредственно монгольскими чиновниками. Однако уже к середине 40-х гг. XIII в. источники фиксируют факт присутствия в Киеве представителей русской княжеской администрации.
В частности, Ипатьевская летопись, описывая поездку Даниила Галицкого в ставку Бату (1245–1246), отмечает пребывание в Киеве наместника владимирского князя Ярослава Всеволодовича[365]. Киевский «тысячник» упоминается и в записках Плано Карпини, дважды посещавшего город (зимой 1246/47 г. и на обратном пути, летом 1247 г.)[366].
По всей вероятности, права на управление Киевской землей в качестве своеобразного ленного (пожалованного) владения были получены Ярославом во время его первого визита в ставку Бату, который состоялся в 1242/43 г. Согласно сообщению Лаврентьевской летописи, основным итогом поездки стало утверждение за владимирским князем его великокняжеского статуса[367].
Появление в городе полномочного представителя великого князя не могло не сказаться на общей стабилизации общественной жизни и восстановлении ряда общественных и государственных институтов. В частности, к середине 40-х гг. XIII в. относятся первые сообщения о возобновлении внешнеторговых связей Киева с представителями европейских и ближневосточных купеческих корпораций[368]. Несколько позднее, усилиями нового предстоятеля РПЦ – Кирилла, происходит восстановление Киевской митрополии как главного центра высшего церковного управления в русских землях[369].
Вместе с тем представляется крайне маловероятным полное отсутствие военно-административного контроля над центральными, наиболее густо заселенными районами Киевской земли со стороны Джучидов, заинтересованных как в контроле за сбором налогов с местного населения (в отношении которого были проведены переписные мероприятия уже в 1245 г.)[370], так и обеспечении безопасности торговых коммуникаций в Среднем Поднепровье с целью получения стабильных доходов от взимания торговой пошлины (тамги).
В данном контексте особого внимания заслуживает сообщение Плано Карпини, о встрече им в ставке Куремсы «киевского сотника Монгрота и его товарищей…», которые сопровождали папских дипломатов «некоторую часть дороги»[371]. Согласно наиболее точным переводам списков «Истории монгалов», имя киевского сотника читается как Hongrot или Nongrot[372]. Учитывая тот факт, что «Словарь древнерусских личных собственных имен» не содержит имени, которое можно было бы соотнести ни с одним из трех вышеуказанных вариантов[373], наиболее вероятной представляется гипотеза французского исследователя П. Пеллио, высказавшего предположение о том, что имя киевского сотника могло иметь основу в его этнической принадлежности к племени онгиратов/конгиратов[374].
А.А. Горский определяет статус Хонгрота как одного из монгольских чиновников, отвечавших за сбор дани
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
