юго-востока.
Тут я вспомнил, что голоден и хочу пить, а еще вспомнил, что на золото можно купить и мясо, и питье. И вот, когда они были еще далеко, я снова опустился на колени и стал рыться в песке, вспоминая золотую сбрую своего коня, а также драгоценные камни и золотые цепи, украшавшие доспехи Илмы. Теперь в голове у меня прояснилось, и я знал, где искать, так что через час поисков у меня набралась целая кучка.
Я нашел кольчугу Илмы целой там, где она бросила ее рядом с нашим пристанищем, расстелил ее на песке и сложил на нее свои сокровища. Но самую ценную для меня вещь — золотую рукоять ее кинжала с остатком лезвия, проржавевшим от ее драгоценной крови, — я отложил в сторону, чтобы не искушать себя обменом. Затем я срезал мечом золотые украшения со шлема, сложил их в ту же кучу и завернул все в мягкие складки кольчуги. Потом я благоговейно разгладил песок, покрывавший пыль Илмы, собрал пожитки и двинулся навстречу каравану, гадая, как встретят незнакомца в таком странном обличье, и все же вынужденный идти на риск из-за голода и жажды.
Я подошел к каравану на расстояние нескольких сотен шагов, когда они заметили меня. Два всадника покинули строй и подъехали ко мне. Это были смуглые, крупные, хорошо сложенные люди, одетые в развевающиеся белые одежды, вооруженные копьями и короткими мечами. Должно быть, я представлял собой удивительную и жалкую фигуру, когда они подъехали и разглядели меня, стоящего голым посреди пустыни, если не считать кольчуги и шлема, с серой кожей и спутанными, тусклыми от пыли волосами.
Они смотрели на меня как на пришельца из другого мира, что, впрочем, было справедливо, и, насмотревшись вдоволь, один из них спросил на странном, но наполовину знакомом языке:
— Кто ты, друг, и откуда явился в таком странном наряде? Как я понимаю, ты не из Ниневии, а если ты все-таки оттуда, то ты сильно отстал от моды и тебе пригодятся хорошие крашеные ткани из Тира, что мы везем.
Как я уже сказал, его язык был незнакомым, но я понял его и ответил, старательно смеясь:
— Тем не менее, друг мой, я из Ниневии или, по крайней мере, из-под ее стен, ибо последнее, что я видел, были развалины великого города и падение великой башни…
— Клянусь Бэлом и Аштаротом! — перебил другой насмешливым голосом, прежде чем я успел закончить. — Твои уста лгут, ведь башня Бэла рухнула две тысячи лет назад, если только предания не лгут тоже, а Ниневия — не руины, а самый величественный город Египта. Что это за язык, на котором ты говоришь?
— Это язык, на котором я могу сказать тебе, — воскликнул я с жаром, положив руку на рукоять меча, — что ни ты, кем бы ты ни был, ни самый главный в этом караване не сможет сказать, что я лгу, не получив собственной лжи обратно в горло. Может быть, мой рассказ странен, потому что я спал здесь в песке, не знаю, сколько времени, и только что проснулся. И все же то, что я говорю тебе, истинно, как истинна сталь этого доброго клинка, которым я докажу это.
— Сталь? Что это такое? — спросил тот, с трудом выговаривая слово.
— Успокойся, Мелькар! Твой язык всегда быстрее меча, и для тебя всякая удивительная история — ложь. Разве ты не видишь, что этот человек один и выглядит усталым, а ещё голодным и жаждущим? Говорит ли он правду или лжет, он разговаривает как мужчина и на языке, который, если я не ошибаюсь, является добрым старым Туранским. Этот язык получше, чем тот ублюдочный говор, который ты усвоил на пристанях Тира и на палубах галер твоего отца.
Тот, кто произносил эти слова, был старше из двоих, и я заметил, что его речь была чище и яснее и больше походила на мою, чем речь второго, поэтому я повернулся ко второму спиной и сказал:
— Вопрос, правдива моя история или нет, добрый господин, может подождать другого раза. А пока я прошу вас принять меня таким, каков я есть — одинокий человек без друзей, испытывающий голод и жажду, но имеющий средства, чтобы купить мясо и питье, а также меч, чтобы защитить себя.
С этими словами, я развернул кольчугу Илмы и показал драгоценные камни и кусочки золота.
— В каком бы времени я ни проснулся, — продолжал я, — полагаю, золото еще не утратило своей магии.
— Нет, конечно, нет! — засмеялся старик, оглаживая черную бороду. — Ты говоришь, как мужчина, и притом честный. Мы, торговцы, хорошо знаем, что может золото, и, если оно у тебя есть, что ж, добро пожаловать. Мяса и воды ты получишь, сколько попросишь, но остальное, что еще тебе понадобится, придется купить. Я — финикийский торговец Зурим из Тира, и мои товары находятся вон в том караване на пути из Арбелы в Ниневию, которую, я надеюсь, мы увидим не в руинах, как ты сказал, а во всем ее богатстве, гордости и славе, прежде чем сядут еще три солнца. Пойдем с нашим караваном, и мы поможем тебе тем, что у нас есть. Что же касается этого болтуна, то забудь то, что он наговорил, потому что в его словах всегда больше быстроты, чем мудрости.
Глава 6. Тигр-Владыка Ашшура
Мне нужно рассказать о стольких важных вещах, что я должен ограничивать себя, и поэтому я лишь в нескольких словах упомяну о том, как я пришел в караван, как купцы и стражники столпились вокруг меня, удивляясь странному виду и речи, но больше всего — белому металлу, из которого были сделаны мой меч и доспехи.
Во время нашего путешествия я услышал много нового. Я узнал, что эта компания торговцев принадлежит к народу, который уже тогда прославил имя Финикии везде, где маршировали армии или плыл флот; они гостеприимно угощали меня мясом и питьем, но все же с некоторой робостью, как будто не были вполне уверены, что я сделан из человеческой плоти и крови; они продали мне тунику, сандалии и хороший шерстяной плащ, окрашенный в Тире в сапфирово-голубой цвет, за изрядный вес моих золотых обрезков. Я узнал, что само имя Армена забыто, падение башни и старой Ниневии, против которой я шел войной, стало смутным преданием, а имя Нимрода — легендой; что новая Ниневия, в которую мы шли (уже старая в их глазах), управлялась могущественным царем по имени Тиглат-Пильсер, на вашем языке
